Воскрешение - Денис Валерьевич Соболев
– Спасибо, – ответил Митя и положил дневник на столик между ними. – Большое спасибо.
Они молчали, а рав Шеер внимательно смотрел на Митю.
– Пятого брата не было, – сказал рав.
Митя кивнул; почти автоматически.
– Вы отказываетесь спросить очевидное, – продолжил рав Шеер. – Кому именно завидовал Хосе Витал?
– А он завидовал?
– Да. Я вам уже об этом сказал.
– И кому?
– Вашему прадеду. Как он его только не называл. Вы сами увидите. Ошибка материнской любви. Бездарный мальчишка, за одну ночь ставший командиром. Генерал армии, отменившей генералов.
– Он был комбригом, – сказал Митя. – В нашем понимании, скорее полковником.
– Тем более. Значит, это именно зависть произвела его в генералы.
– Все равно не понимаю.
– Было ли у вашего прадеда что-нибудь очень важное, что его сын, ваш дед, мог не унаследовать? Что-нибудь, что необъяснимым образом пропало?
Митя покачал головой:
– Я ничего об этом не знаю. Надо будет попытаться расспросить московскую тетку.
В успехе этих расспросов Митя очень сомневался. Он сердечно поблагодарил рава Шеера, они снова обменялись рукопожатием, и Митя успел на свой самолет. Дневник Хосе Витала он начал читать еще в самолете; учитывая пересадку, в его распоряжении было почти двадцать часов; продолжил читать дома. В дневнике были прекрасные места, особенно когда Хосе Витал вспоминал драки, попойки и доступных девиц своей молодости, но в целом это был дневник сломленного человека.
«…ничтожество, жалкий актер, клоун. Неужели ты думал, что, если долго играть чужую роль, к ней приложится ее сущность?»
«Что же там было? И могло ли это действительно изменить мою жизнь? Или я придумал все это потом?»
«Фигляр, фигляр, фигляр…»
«А чего ты ждал?»
«Абрашеле, ты так в это верил, но подвиг нашего отца украли и у тебя».
«Как ты мог отдать тайну еврейского духа на службу красному сатане?»
«Но этот мальчик, он тоже им служил; он никому не служил. Он служил свободе, служил обделенным, а я не смог донести до него эту тайну».
«Почему мир так сложен…»
«Обманщик. Целая жизнь обмана. Этот мальчик погиб из-за тебя».
И только оказавшись дома, Митя вспомнил. Как-то, уже в конце восьмидесятых, дед рассказал им с Полей, что еще в тридцатых, сразу после смерти прадеда, то ли армия, то ли НКВД пришли к ним домой и изъяли все его документы. Боялись, что среди них могли оказаться секретные. Лишних вопросов тогда, естественно, никто не задавал.
Митя написал обо всем этом московскому архивисту. Тот отказался сразу, даже не попытавшись поторговаться; наоборот, ответил, что если эта работа входила в изначальный договор, то часть денег он готов вернуть. В его ответе ощущался страх. «Вероятно, речь идет о военных архивах, которые до сих пор не были открыты; к сожалению, помочь в этом я бессилен». Перечитав это предложение, Митя понял, что какие-то справки архивист все же навел, и это его обнадежило. Он понял, что в Россию ему предстоит лететь самому, неожиданно обрадовался. А еще он ощутил почти забытое тяжелое дыхание гончей в нескольких метрах от добычи, тот короткий миг перед неизбежным боем, который он помнил по Рехану. Митя понял, что ключ, который должен был объяснить всю запутанную и трагическую историю его семьи, теперь действительно оказался в полушаге от него.
« 8 »
«А Аря-то как удивится, – подумал Митя, – как обрадуется, как посмотрит на меня своим прямым негнущимся взглядом, как будет читать все эти письма и документы, проверять детали, может быть даже закричит на меня». Неожиданно для себя он счастливо засмеялся; остановился. Митя уже не был в этом уверен так, как несколько секунд назад. «Ладно, – сказал он сам себе, как бы отстраняясь, – по крайней мере, ее это позабавит». Но с каждой минутой ему становилось все тоскливее. Счастливое рыжее средиземноморское солнце билось в его высокие панорамные окна; чуть дальше, за домами, до горизонта горело широкое море. На мгновение Митя остановил взгляд на дальней, уже неприбрежной синеве моря; пробив звуко- и теплонепроницаемые окна, это счастье голубого летнего неба прорвалось в комнату и ударилось о его сердце. Митя вспомнил маленькую девочку, сидевшую на подоконнике вполоборота, с ее высоким прямым взглядом, а за двойными рамами окна медленно падал крупный теплый снег ранней зимы.
От этого стало почти невыносимо. Митя нажал на кнопку глухих черных штор, и с легким шумом они поползли вперед, загораживая эту счастливую синеву еще одним, непроницаемым для света, покровом. Он включил свет и следующим нажатием отправил занавески в тот же медленный путь, вслед за закрывающимися шторами. В гостиной сделалось гораздо темнее и стало легче дышать; душевная боль, от которой хотелось сжать ладонями виски и от которой хотелось выть, отступила. «Конечно же, она будет рада, – почти уверенно сказал себе Митя. – Может быть, не так рада, как была бы когда-то, у нее сейчас столько дел, но ведь я разгадал тайну, точнее я почти ее разгадал. Ведь ей же захочется думать об этом со мной и дальше. Еще один шаг». Митя запер квартиру, спустился на лифте на подземную стоянку и почти рывком, хоть и с неизбежной остановкой, вывел на улицу свою тяжеловесную машину. Он ждал, пока охранник поднимет ворота, чувствуя, как душа вспыхивает нетерпеливым заревом надежды и ликования.
Его башня еще и хорошо расположена, неожиданно для себя гордо подумал Митя, через четверть часа пробок он уже был на пересекающей центр Тель-Авива скоростной дороге; спустился к ней по боковой развязке; направил свой джип на северо-восток, в сторону Самарии. Постепенно стали исчезать высотные дома, ухоженные парки, потом кончился город, начала пропадать зелень; через некоторое время Митя миновал контрольно-пропускной пункт, и вокруг сомкнулись серо-желтые выжженные холмы Самарии. Поначалу почти сплошным потоком чередовались арабские деревни и укрепленные еврейские поселения. Все с тем же чувством внезапного разбега, на пределе скорости, он выехал в городок Ариэль; отсюда нужно было добираться чужими самарийскими шоссе и проселками; дорогу он не помнил и включил навигатор, еще больше почувствовав себя туристом, посторонним. После Ариэля стало просторнее, но и еще более чужим. «Как давно я ее толком не видел, – с тоскливой горечью подумал Митя. – Где же я был?» Каменные холмы, земля цвета пепла, многоцветная вязь вывесок и рекламы, пыльные торговцы на обочинах позади дорожных лотков, чуть дальше прямоугольные бетонные стены домов арабских деревень, плоские крыши, торчащая арматура, мусор, чужие номерные знаки, военные патрули. «Вроде бы почти рядом, – продолжал думать он, – а совсем чужая страна… Как она здесь живет? Зачем? Неужели из-за этого жлоба? Почему? Почему все так?» На въезде в поселение его остановил охранник, проверил документы, с кем-то поговорил, открыл ворота. Над головой светилось исступленное, серое от горной каменной пыли солнце.
Пока он ехал, солнце перевалило за половину неба и спускалось в сторону уже дальнего моря. Из дома навстречу его машине выбежали трое маленьких детей. Митя помнил их имена и, хотя с известного рода неточностью, как ему казалось, помнил, какое имя кому из них соответствует. Митя вышел из машины, и дети недоуменно на
