Гейша - Лиза Дэлби
У японцев XII–XVIII столетий секс с женой служил для получения потомства, а с куртизанкой – для удовольствия. Существует такая пословица: «Птичка в клетке (речь о юдзё), что поет по ночам, выше ценится», однако «ночное чириканье» (подразумевается оргазм) в родном доме не приветствовалось.
Юдзё, разумеется, хорошо знали, что жженый тритон, угри и корни лотоса служат надежным афродизиаком, а кольца беш де мэр (морских слизняков, отвратительных не только на ощупь, но и на вид), надетые на пенис, действуют не хуже презервативов с усиками. Но с точки зрения технологии секса, известной в Америке к 1980-м годам, ничего особенного секреты юдзё не предлагают. Например, существенным вкладом японских куртизанок в сокровищницу эротического стимулирования считается их виртуозно возбуждающее умение касаться губами губ, которое у японцев именуется сэппун, а у нас называется поцелуем.
Лишь немногие из долгих часов, что мужчины в прежние времена проводили в кварталах удовольствий Ёсивара, посвящались сексу. Остальное время отдавалось общению – дружеским застольям, поэзии, щегольству, пению, танцам. Притягательность Симабары и Ёсивары заключалась в романтике, изяществе и наслаждении, процветающих в единственном месте, где значение имеют не жестко закрепленные социальные классы феодального общества, а деньги, личное обаяние и ум.
Гейши-мужчины
На сцену в ходе подобных увеселительных вечеров с участием юдзё первые гейши вышли в самом начале семнадцатого столетия, и были они… мужчинами. Их звали шутами (хокан) и барабанщиками (тайкомоти). Они смешили своей веселой болтовней и сальными шутками юдзё и их клиентов. Это были комедианты и музыканты, ставшие неотъемлемой частью застолий и вечеринок. В 1751 году посетители одного из борделей Симабары с удивлением обнаружили, что в их развеселое общество гордой походкой вступила барабанщица-женщина – онна тайкомоти. Она получила название гейко, как по сей день называют гейш в Киото. Через несколько лет свои «шутихи» появились в Эдо. Там их стали называть онна гейша, гейша женского пола[11]. К 1780 году гейши-женщины по численности перегнали мужчин, и последних стали называть отоко гейша. К 1800 году ремесло целиком отошло к женскому полу.
Хотя свежесть впечатлений от гейш прошла, их популярность в полусвете только росла. Кварталы проституции в городах к тому времени уже существовали полтора столетия, и юдзё постепенно утеряли навыки в изящных искусствах и ведении беседы. Да и сами развлечения в лицензированных кварталах, пожалуй, слегка устарели. Гейша ворвалась в этот застойный мирок подобно урагану. Она была обаятельна, умела петь и позабавить компанию, а кроме того, могла свободно передвигаться и не была привязана к определенному месту, как поднадзорные юдзё. Официально считалось, что гейши, будь то мужчины или женщины, занимают самое низкое положение в обществе, но даже высокопоставленные юдзё проигрывали им. Свежие лица гейш и их мастерство игры на сямисэне отняли у куртизанок всю клиентуру.
Слово «гейша», буквально означающее «художник», со второй половины XVIII века вошло составным компонентом в целый ряд понятий, обозначающих род занятий для женщин в сфере развлечения и обслуживания: сиро (белая) гейша означает женщину, которая просто выступает перед публикой, в отличие от гейши короби, которая «кувыркается»; гейша кидо (ворота) стояла при входе в помещение, где происходило представление, и зазывала зрителей игрой на сямисэне, тогда как дзёро (шлюха), надо понимать, занималась совсем иным делом. Примерно в 1770-е годы молодые танцовщицы (одорико) в феодальных городах стали называться мати гейшами (городскими), в отличие от работниц кварталов разрешенной проституции тех городов, где это ремесло получило особо широкое распространение. Мати гейши, в свою очередь, получили свои клички, одна из них нэко (кошечка), в написании которой обозначено все приятное и не очень, что можно получить от уличной «кошечки».
Гейшам, работавшим в лицензированных кварталах, запрещалось спать с клиентами юдзё. В 1779 году ремесло гейши было объявлено самостоятельной женской профессией, для разработки правил которой и контроля их соблюдения создали специальное учреждение – кэнбан. Гейшам не дозволялось носить слишком яркие кимоно, навешивать на себя драгоценности и украшать прическу гребнями и заколками. Им нельзя было садиться рядом с гостями и предлагать себя в качестве юдзё любым другим способом. Если куртизанка обвиняла гейшу в том, что та сманила ее клиента, кэнбан проводил расследование. В случае доказанной виновности гейшу могли отлучить от дела на некоторое время, а то и навсегда.
Статус мати гейши определялся менее четко. Среди них были такие, которые могли «даровать подушку», и такие, которые делать этого не смели. Вопрос о ремесле гейш и проституции издавна был основательно запутан. Во всяком случае, феодальные правители считали его именно таким и многократно предпринимали серьезные административные меры, чтобы между двумя видами деятельности соблюдалось различие. Частое обращение к законодательству в этой сфере показывает, что устранить путаницу так и не удалось. В то же время в 1957 году официальную проституцию в Японии запретили, однако гейш не тронули. Это ли не лучшее свидетельство того, что, по своей сути, в самом истинном и лучшем значении слова, гейши проститутками считаться не могут?
«Водяной бизнес» Понтотё
В эпоху Эдо не только проституция, но и любая деятельность, имеющая привкус порока, требовала специального разрешения. О постепенном повышении статуса Понтотё в качестве увеселительного квартала можно судить по взаимосвязи между чаем, женщиной и песней. В 1712 году власти города дали разрешение на организацию в Синкаварамати, то есть в Понтотё, тяя – чайных домиков (по существу, закусочных, буфетов). В подобных заведениях работали тататэ онна (женщины, готовящие чай), иначе говоря, официантки, которые должны обслуживать посетителей. Это послужило началом новой для Понтотё «водяной коммерции». Позже такие заведения начали открываться и в других районах города, в частности в Камиситикэне и Гионе. Столетия спустя здесь образовались прославленные общины гейш.
В 1770 году расплодившиеся чайные домики Понтотё стали обрастать филиалами в соседнем к северу квартале Нидзё-синти (нового Нидзё). Расширение территории влияния могло объясняться стремлением спрятать процветающую в заведениях нелегальную проституцию от недремлющего ока властей, строго следивших за Понтотё. В конце XVIII века нелегальная проституция захватила кварталы по обе стороны реки и приняла такой размах, что бордели Симабары стали жаловаться на конкурентов, которые их совершенно разоряли.
Симабара пользовалась монопольным положением на рынке лицензированной проституции. Естественно, многим хотелось заняться этим доходным делом и в других районах города: с такими запросами обращалась к властям масса народу. В 1790 году городские чиновники выдали
