Каин - Злата Черкащенко
– Гори! Гори! Гори!
В воздухе разносился тошнотворный запах горящей плоти. Удушливый дым поднимался к небу, подобно дьявольским испарениям дыхания химеры. Задыхаясь, я оглянулся. Сквозь чёрные волосы, разметавшиеся по лицу, приятели показались мне коршунами, летающими над добычей, смакующими её предсмертную агонию. Какой восторг возбуждают в нас мучения живого существа… Как это страшно…
Они были омерзительны, мои так называемые друзья. Но они были. И я был с ними, глупец.
Глава VIII
Скажите, сударь,
Зачем вы так обходитесь со мной?
Я вас всегда любил. – Но всё равно…
Гамлет, принц датский
Тишину нарушало лишь трение металла о дерево и шелест стружки, приземлявшейся на пол между ногами. Последнее время я ходил побитой собакой, почти не оставлял свою комнату, редко бывал на улице. Моего отсутствия, впрочем, никто не заметил.
В коридоре послышались тяжёлые шаги. Их отзвук замер рядом с дверью, чтоб смениться скрипом поворачиваемой ручки. На миг я замер, затем продолжил счищать ножом лишние куски дерева.
Меня позвали:
– Кай.
Потом громче:
– Кай!
Я поднял голову, спокойно глядя на мощную фигуру отца в узком дверном проёме. В полусумраке комнаты на его мизинце поблёскивало медное кольцо. Он поманил меня рукой, сказав:
– Пойдём. Поговорим.
Поднявшись с кровати, я поставил на стол только что вырезанного мною волка.
Оказавшись в кабинете, Антал сразу перешёл к делу.
– Не стоит тебе и дальше болтаться с цыганами. До поры это было полезно, но не далее. Теперь ты графский сын. Я давно хотел потолковать с тобой об этом. Сядь, – предложил он, жестом указав на стул напротив.
– Я постою.
Отец посмотрел на меня с лёгким замешательством.
– Хорошо, – сказал он, опускаясь в кресло, – хочешь стоять – стой.
Рассеянно взял со стола одну из бумаг, подержал в руке, будто взвешивая, и отбросил, вновь подняв на меня тяжёлый взгляд.
– Тебя что-то беспокоит?
Уголки моих губ нервно дёрнулись вверх. Беспокоит ли меня что-то? Да как тебе сказать… Впрочем, этот вопрос не предполагал ответа, поэтому я отрицательно покачал головой, давая возможность вернуться к заданной теме. Немного помолчав, он продолжил:
– Знаешь, кто такие графы?
В сознании сразу возник нелепый образ обворованного мною пана. Я небрежно пожал плечами.
– Аристократишки.
Антал прочистил горло.
– Да… Это сильные люди, которых все боятся.
– Как волки, что ли?
– Можно и так. Они стоят над всеми. Деньги, слава, почести – всё достаётся им. Такими не становятся, а рождаются, но за определённые… ресурсы император может пожаловать графский титул одному из подданных.
Тут он замолчал. Подняв бровь, я внимательно вглядывался в лицо, по мужественному рельефу которого скользнуло что-то, отдалённо напоминавшее… печаль? Нет, разочарование. Было дико думать, что отец способен испытать грусть. Пригладив волосы, Антал продолжил устало:
– Впрочем, это мало что значит. Для такого рода людей… в общем, если ты родился простым человеком, то и умрёшь таковым. Они не станут в тебя плевать, но и за своего не примут. Всё не безнадёжно, просто… я стар. Во мне меньше энергии, воли к борьбе. А твоя жизнь только начинается. Ты столь же неукротим и мятежен, как я в твоём возрасте, даже больше. Тем не менее, чтобы пробиться, нужны не только властность и жестокость, этого тебе не занимать… – В его словах послышалась тень гордости. – Но и умение вращаться в светских кругах.
– Что?
Увидев растерянность на моём лице, Антал попытался объяснить:
– Это как в волчьей стае. У каждого общества есть неписаный свод законов. Если не следовать им, тебя изгонят. Ты хорошо знаком с обычаями простых людей и цыган, но…
– Я не позволю никому изгнать себя! Сам, сам изгоняю всех… – Мой голос предательски дрогнул, и я задохнулся, заставив себя сжать губы.
– Понимаю, это нелегко… – развёл руками отец. – Тебе придётся перестроиться под новый мир, о котором ты никогда не мечтал.
– Не хочу, – сдавленно прошептал я.
– Чего не хочешь?
– Всего. Моя душа этого не жаждет.
Отец нахмурился:
– Чего же твоя душа желает?
Я вскинул голову:
– Дать себе волю! Презирать врагов, целовать красавиц, биться до последней капли крови. Это жизнь!..
«…А не отжираться и медленно умирать, холодея в объятьях постылых женщин, купленных за деньги» – этого я не сказал, но подумал.
– Всё, что ты перечислил… – сказал Антал, распрямляя пальцы сжатой в кулак руки. – Жизнь дворянина предполагает много удовольствий, но чтобы заполучить их, нужно постараться.
– Зачем? – спросил я.
Отец, не услышав мой вопрос или не пожелав услышать, продолжил:
– Получить образование для начала. Это моё упущение. Ты не умеешь ни читать, ни писать, ни вести себя, но я найму учителей…
– Я этого не сделаю.
Антал откинулся в кресле, будто сказанное мною требовало осознания.
– Чего не сделаешь?
– О чём бы вы ни говорили. Я этого не сделаю, потому что не хочу.
Разъярённый, отец встал, а затем согнулся над столом, ударяя по нему растопыренной ладонью, словно желая таким образом вдолбить свои слова мне в голову.
– Как не сделаешь? Раз я говорю, значит, слушаться должен! Я не смел и слова сказать поперёк отцу!
– А я смею.
Антал смотрел так, словно не знал, за что схватиться: за голову или за ремень. Когда его рука потянулась к поясу, я выплюнул ядовито:
– Ударите меня? Побьёте, как цыгане бьют своих последышей?
Моё тело напряглось, готовое отразить атаку. Ноздри Антала широко раздувались. Сейчас он поднимет руку и…
– Нет… Ничего не произойдёт, – медленно выговорил он голосом напряжённым и низким. – Я не зол. Я никогда ничего тебе не запрещал.
Плечи его опустились, голова поникла. Выдвинув один из ящиков стола, отец достал пачку денег и направился ко мне. Я невольно отшатнулся, но Антал перехватил мою ладонь и вложил в неё ассигнации.
– Слышишь, поют? Иди к ним, веселись, – сказал он, возвышаясь надо мной. – Мой сын…
Я выдернул плечо из-под тяжёлой руки и молча вышел, комкая проклятые бумажки в кулаке. На улице и вправду пели цыгане. Мой народ, кровь, играющая во мне… Свора псов… Перед крыльцом в полукруге отдыхавших мужчин танцевала Нона, сверкая переливом рукавов сатиновой блузы, волнами струящихся от локтя до запястья, звеня золотыми украшениями. Это отец дарил подарки, обогатившие её семью. Подняв над головой правую руку с бубном, а левой подхватив простую красную юбку до щиколоток, больше приличествовавшую девочке, она пошла вбок, легко перебирая ногами. На мгновение я подумал, не так ли плясала моя мать, когда была фавориткой…
Увидев барона, курящего трубку, я подошёл к нему, встал рядом и, помолчав немного, спросил:
– Вы никогда не жалели о том, что продали меня?
Гекко задумчиво пускал клубы дыма. Мне тогда бросились в глаза морщины на медном лице, глубокими складками испещрившие благородный лоб. В давно не стриженных волосах и густой бороде, завитками ложившейся на грудь, теперь было больше седых волос, чем чёрных, и, хотя его пальцы украшали те же перстни, в нём осталось мало от лощёного вождя цыганского племени.
– Камия всегда был бешеным, – ответил он, – будто мелало[21] укусил его ещё в колыбели. Но наши сыновья идут за ним, как за вожаком, и однажды он займёт моё место. Поредеет табор. Хорошие люди уйдут, а с Камиёй останутся такие же дурные, как он сам. Твой отец не скупился, дорогой выкуп заплатил за тебя, но теперь я бы отдал в два раза больше, лишь бы ты был вместо него.
– Они никогда не приняли бы меня, – отозвался я, исподволь наблюдая, как Нона вертела головой в танце, а чёрные тугие локоны разлетались вокруг её напряжённой смуглой шеи.
– Приняли бы, – сказал гекко так сердечно, словно пытался убедить меня в том, во что сам свято верил. – Они
