Душа Лахора - Читра Банерджи Дивакаруни
У него на лице выражение, которого я не могу понять. Наконец он говорит:
– Значит, сможешь.
* * *
Когда я подаю ужин, Манна спрашивает:
– Чем вы занимались?
Если я расскажу ему про волшебные моменты с Саркаром, это все испортит. Но Манна ждет, рука его застыла на полпути ко рту. Джавахар смущенно смотрит в пол.
– Мы катались. Поели. Погуляли по Шалимару. Потом вернулись.
– Не бубни себе под нос! Он сказал, что еще придет?
Последние слова, сказанные Саркаром, дают мне слабую надежду, но я не хочу отдавать их Манне.
– Он проявил к тебе интерес? Он тебя поцеловал? Он тебя… трогал?
– Нет! – восклицаю я, испытывая прилив отвращения.
Отец отталкивает тарелку с едой и вскакивает.
– Ах ты, тупая коза! Ты почему его не поощряла? Неужели тебе все разжевывать надо? У нас был один шанс чего-то добиться, и ты его потратила впустую.
Он замахивается. Я заставляю себя не сжиматься.
Тут вскакивает Джавахар. Он весь красный – неужели я и его разочаровала?
– Оставь ее в покое! – Он хватает Манну за плечо. – Как тебе не стыдно!
Я впервые замечаю, что мой брат ростом почти с отца, а руки у него мощные и мускулистые. Он смотрит на Манну в упор, пока тот не поворачивается и не уходит, выругавшись.
Джавахар поворачивается ко мне.
– Я слышал, он сильно проигрался. Но ты не обязана спасать его от последствий его же глупости. Уж точно не через… – Он умолкает. – Терпение, сестра. Я откладываю все свои деньги. Как только соберу нужную сумму, посажу тебя на телегу до Гуджранвалы.
От его доброты у меня выступают слезы на глазах. Ирония в том, что я больше не хочу обратно в деревню. Но то, чего я хочу, настолько безумно, что Джавахару я об этом сказать не решаюсь.
Я хочу, чтобы Саркар в меня влюбился. Потому что он сильный и красивый, потому что он мог воспользоваться мной как угодно, но не стал. Потому что он рассказывает замечательные истории.
И потому что я в него влюбляюсь, как это ни глупо.
Глава 7
Скорпионы
Проходит три недели. Саркар не приходит и не присылает никаких весточек. Надежда моя гаснет, как фитиль в пустой лампе. Целыми днями я терплю ругань Манны, растущее отчаяние в его глазах. А по ночам мне снится рука Саркара, обнимающая меня за талию, его пахнущее вином дыхание. Скоро у Джавахара будет достаточно денег, чтобы отправить меня обратно в Гуджранвалу.
И вдруг, когда я уже вырвала из сердца острый шип ожидания, появляется Саркар. На этот раз у него другой конь, высокий и рыжевато-коричневый. Скакун высокомерно игнорирует меня, когда я выбегаю им восхититься. У Саркара усталый вид. Он говорит мне, что готовил войска, шестнадцать тысяч человек кавалерии, для визита британцев. Возле Рупара, у реки Сатледж, он встретился с самим генерал-губернатором Бентинком.
Он не извиняется за долгое отсутствие: он же правитель. Мне стоит сказать спасибо за то, что он вообще хоть что-то объяснил – он явно не привык это делать.
Саркар рассказывает, какая огромная масса солдат собралась у Сатледжа, величайшей из наших пяти рек. Как генерал-губернатор неподвижно стоял в своем стеганом шелковом камзоле и смотрел на них.
Осознавал ли иностранец, какое величие прячется в невысокой фигуре моего Саркара? Проявил ли к нему должное уважение? Сомневаюсь.
Когда я спрашиваю, как все прошло, Саркар невесело улыбается.
– Моя армия хальсы[41] выполнила много сложных маневров. Бентинк был достаточно впечатлен и заметил, что спектакль вышел прекрасный.
– Но ведь ваша цель была достигнута, правда? Он увидел, как мы сильны.
Саркар удивленно вскидывает брови.
– Ты первая из женщин, кто это понял. Мои супруги – даже Май Наккайн, самая умная из них, – считают, что я зря трачу деньги, развлекая британцев, просто потому что сам люблю пышные празднества. Но ты увидела мою истинную цель. Теперь британцы хорошенько подумают, прежде чем решатся атаковать наши территории.
– Я рада, что ваша стратегия сработала.
– Пока да. Но союз, на который я надеялся, истинное партнерство, которое может принести нам мир… Британцы этого не хотят. – Он грустно качает головой. – Надо продолжать игру. Завтра Бентинк прибудет в Лахор. Я устрою пир в его честь. Вручу ему много даров. Он тоже ответит мне подарками, хотя их будет куда меньше, потому что британцы скупы. Они пришли в нашу страну как торговцы. Их цель – забрать отсюда все, что смогут. В конце визита Бентинк заявит, что он мой друг на всю жизнь, и это не будет ничего значить.
Я бы что угодно отдала, лишь бы стереть уныние с лица махараджи. Во мне вспыхивает жарким пламенем ненависть к иностранцам.
– У британцев только одна цель: завладеть всем Индостаном. Они не остановятся, пока это не произойдет. Но мой Пенджаб им не достанется – во всяком случае, пока я жив. – Он с усилием выдыхает. – Ладно, довольно разговоров о печальных вещах. – Похлопав коня по шее, Саркар говорит: – Это Дилдаар, он очень храбрый и спокойный. Я хочу тебя на нем прокатить, но можно мне сначала чего-нибудь попить?
К счастью, я сегодня сделала немного ласси, взбив творог с черной солью и толченым кумином, как делают у нас в Гуджранвале. Я приношу кувшин-лоту с пенистой жидкостью, и Саркар выпивает ее всю.
– Ах, я такого ласси не пил с тех пор, как покинул дом матери.
Я не перестаю улыбаться даже после того, как забираюсь в седло, потому что Саркар говорит:
– У тебя хорошо получается. Думаю, ты прирожденная наездница.
Дилдаар скачет очень быстро, но Саркар меня обнимает, и я ничего не боюсь. Мы прыгаем через стену камней. Я громко смеюсь, и Саркар смеется вместе со мной. Когда лучи солнца начинают светить мягче, мы спешиваемся и идем вдоль края скалы.
– Извини, что на этот раз без угощения. Я как-то неожиданно решил приехать.
Я осмеливаюсь сказать:
– Я приготовила сааг и роти. Если вы не против крестьянской еды, я вас накормлю, когда мы вернемся.
– Буду очень рад.
Под нами мчится огромная быстрая река. Я не могу оторвать взгляда от ее бурлящих, завораживающих вод.
– Река называется Рави, – говорит Саркар. – Прекрасная и опасная, как упрямая женщина. А иногда она еще и сводит с ума, как настоящая женщина. Как-то раз я возвращался из военной кампании. Мы уничтожили афганцев после долгой битвы в безводной пустыне. Когда я увидел бурлящие воды Рави, а за ними – стены моего любимого города,




