Руны земли - Георг Киппер
Исгерд сказала брату, что дожидаться большого тинга в Алаборге – значит дать время лесным тугодумам собраться с мыслями. А если уж бонды Алаборга начнут войну, то это затянется надолго. Затяжная война отпугнет купцов, народ обнищает – и мира, как раньше, уже никогда не будет.
Сигмунду не надо было долго объяснять, чем кончится такая война, пример Гётланда был перед глазами. Собрав форингов своей дружины, он объявил о походе на север, на Ульвкелля, ярла Алаборга.
– Вади, – обратился Сигмунд к предводителю людей ярла Скули, – ты сможешь не только отомстить за своих родичей, погибших от руки Ульвкелля, но и сберечь жизни тех, кто выйдет против нас под его рукой. Предложи Алаборгу мир и старую дань, которую платили Хергейру.
– Многое может решить серебро, – сказал Вади. – По разговорам во время пира со своими знакомыми я понял, что в Алаборге не забыли еще ни Скули-ярла, ни Хергейра-конунга. Я пошлю своих людей с предложением мира, и, надеюсь, Ульвкелль не сможет собрать достаточно сил для встречи с нами.
Сигмунд посмотрел на своего купца Хуглейка, и тот понял, что надо сделать.
* * *
Кнут и Эрлинг отпросились у Галыба, хёвдинга вэрингов иудейских купцов, для участия в походе на Алаборг и присоединились к отряду Инги, в котором помимо Тойво и Хотнега теперь были дренги Рагнхильд.
Галыб в честь своих вэрингов, собирающихся на битву, и в качестве ответного пира для Сигмунда решил устроить большое угощение. После успешных сделок в Алдейгье Менахем и Яаков не отказались поучаствовать в складчине. Сами болхары готовили целый день в больших котлах свое угощение, купцы выставили лучшее вальское вино.
Вечером в гостевом доме собрались Сигмунд и его друзья, болхары пригласили также Инги и Туки. Гости расхваливали вино, достойное усадьбы конунгов. Подали копченую рыбу и к ней первую срезку зеленого лука. Затем жирную кашу с морковью и бараниной, которую все ели руками и масло отирали с пальцев кусками лепешек из пшеничной муки. Вкус у всего был необычным из-за пряностей, и все были довольны. Пили четыре обязательные чаши: за победу, за мир, за урожай и за павших. Гёты вели себя сдержанно, и разговоры были не слишком веселые, все-таки впереди был поход на сильного противника.
Галыб, помня, что северяне любят слушать рассказы и песнопения, поднялся и что-то проговорил, отрывистое и злое. Воины Сигмунда, отвыкшие от восточной речи, нахмурились, но в переводе получилось, что болхары давно ждали такой возможности и готовы спеть песни для бейляр Сигмунда-кагана. Северяне одобрительно замычали.
Бахтиер начал игру на струнах тара[155]. Необычные звуки полились над головами северных людей, звуки, совершенно не совпадавшие с этими стенами, темной резьбой на столбах, закопченными балками и отсветами огня на бревенчатых стенах. Наконец Бахтиер запел.
Что это был за голос, срывающийся в женскую высоту, полный неба и света, полный мужской нежности! Голос, который и без слов рассказал все то, что с невероятной скоростью переводил толмач:
* * *
Вот цветущая степь, и молодая жена прощается с воином, на руках у нее малый ребенок, рядом дочка, которая держится за край ее платья. Как красив его конь, как ярко горят украшения на коне!
– Жди меня, – поет воин.
Вот на холм выскакивает конный отряд, они кричат приветствия, поднимают сверкающие сабли, они приветствуют своего друга и его семью. Воин целует жену, дочь и маленького сына, ставит ногу в стремя и садится на коня.
Сильный жеребец выносит его на холм к товарищам, все они молоды, прекрасны, горят их глаза и улыбки. Вот они скачут вокруг селения, осанки их горды, и доспехи великолепны.
– Жди меня, – весело кричит воин.
Жены стоят с детьми, сестры и матери.
Как красива цветущая степь! Как красивы юрты, и эти женщины, и дети около них! Воины идут в поход, через бескрайнюю степь, через реки и леса, через огонь и железо, через смерть и боль.
– Жди меня, – заклинает воин.
– Жди, – встречает он удары.
– Жди меня, – шепчет воин, продираясь сквозь жала железа.
– Жди меня, даже если глаза твои выплачут все слезы…
– Жди меня, даже если глаза твои высохнут как озера в летней степи…
– Жди меня, – стонет воин. – Собери волю свою, собери все, что в тебе есть, чтобы не рассыпалась воля песком…
– Жди, жди, жди!
* * *
Что за голос у Бахтиера, голос, который взлетает под черные балки темного жилища северян, рассказывая о любви и ожидании. Последние звуки тара уже затихли, а чернобородый Месроп в тишине еще переводит: «Жди, жди, жди…»
Воины молчали: они вдруг вспомнили тех, о ком не помнят, насилуя пленниц, покупая рабынь, кого не вспоминают, когда поднимают оружие.
– Люди говорят, что эту песню написал мой отец, – сказал Галыб. Инги, глядя в его длинные темные глаза, уловил ту нежность, которая была в голосе Бахтиера. Северяне попросили продолжить рассказ о песне, и Галыб совсем не по-воински, смущенно запинаясь, продолжил: – Мать мою только взяли в род отца. Когда он уходил, только старшая сестра моя была, а меня еще не было, хотя в песне поется о сыне. Отца не было дома три года. Свекровь, бабка моя, мать мою гоняла до истощения, но та ни разу не восстала против, ни разу не попросила у свекрови снисхождения. Жила как нищая и растила дочь. Когда соратники привезли полуживого отца с тяжелым ранением в бедро, полученным под Куябой, когда его сняли с коня и положили белого как снег в юрте, бабушка взяла его лицо в свои руки и, услышав его шепот, вдруг велела привести мою мать. Знатные родственники не давали ей прохода, она стояла за спинами, не имея прав ни на его жизнь, ни на его смерть. Она ждала, глотая слезы и прижимая к груди подросшую дочь. Вдруг ее вытолкали вперед. Все думали, что сейчас ее будут корить за слабые молитвы, не спасшие мужа, но бабушка вдруг обняла ее и стала просить прощения. Все опешили. А бабушка громко сказала, что эта тростиночка, почти девочка, эта погоняемая всеми нищенка вернула ей сына. Так матушка из последней стала любимой дочерью моей бабки и очень скоро самой влиятельной женщиной в нашем роду. Ее до сих пор боятся все в округе, и знатные люди ездят к ней за советом.
Но, кажется мне, вы загрустили, – Галыб оглядел лица притихших слушателей. – Пусть Бахтиер споет песню о всадниках, скачущих далеко от дома.
Опять зазвучали
