Руны земли - Георг Киппер

Он останавливается прямо перед ней и склоняет голову влево и вправо, смотрит завороженно на сверкающее обручье. Ах вот что скрывал этот мальчишка под своими перчатками все это время! Играл только в них. Какая странная вещь, словно живая, вьется вкруг запястья, готовая спрыгнуть, не может она принадлежать абы кому! Боясь разбудить Грима, Хальвдан втыкает факел в железный держатель на столбе и присаживается на край помоста рядом с ним. Кончиками пальцев он потихоньку сдвигает перчатку с запястья, разглядывая струящееся обручье.

Смотри-смотри на эти узоры, смотри-смотри на витые переливы, смотри на искрящийся камень в оправе, умерь свою тревогу, дыхание сделай спокойным. Ты скоро уснешь, очень скоро уснешь.

Скользнула за спиной Хальвдана тень в сторону покоев конунга, там, в утробе дома, раздался тихий стук, и еще, и еще. Вот снова возник из тьмы зверь благородный, сверкнули глаза ярла, сделавшего свое дело…

Тут сбросила Ингигерд руку задремавшего сына конунга, вскочила, схватила факел, ударила рукоятью в лицо Хальвдана и, прыгнув в сторону ярла, отбросила факел подальше от себя.

Ледяной воздух обжег ноздри, заснеженная тьма показалась ослепительной. Они сделали это! Сделали.

* * *

О том, что произошло этой ночью, рассказывали так.

В один из дней йоля люди играли в кнаттлейк перед конунгом. Он сидел на почетном месте, а дроттнинг Исгерд рядом. Гримы участвовали в игре, и никто не мог сравниться со старшим Гримом, кроме Хальвдана, сына конунга. За всю зиму Гримы не перемолвились ни словом с дроттнинг.

Один раз старший Грим забросил мяч, и младшему Гриму пришлось его искать. Мяч закатился под кресло Исгерд. Младший из братьев достал его и, поднимаясь, что-то сказал дроттнинг, отчего та слегка переменилась в лице.

Ко времени вечернего возлияния игры закончились. Мужчины отправились пить. В тот день конунг усердно угощал, и скоро все были так пьяны, что начали засыпать прямо там, где сидели. Никто не смог дойти до постели, так что к ночи конунг пил в одиночестве.

Собираясь встать, конунг спросил у Исгерд, о чем Грим с ней говорил во время игры, но она ответила, что не расслышала его слов. Конунг пробормотал, что она слишком многое от него скрывает и о многом умалчивает. Дроттнинг попросила его быть осторожнее и ушла в свои покои.

Гримы уже спали. Пошел к себе и конунг, он лег в постель прямо в одежде и положил возле себя меч. Его слуги улеглись на лавки вокруг него.

Хальвдан перед сном, как всегда, осматривал халл, хотя сам еле стоял на ногах от выпитого. Тут он увидел, что у спящего Грима-младшего сползла с руки перчатка и почти вся кисть, кроме пальцев, была открыта. Хальвдан воткнул факел в держатель на столбе и присел рядом с младшим Гримом. Ему показалось, что он никогда не видел такой красивой женской руки. На ее запястье было золотое украшение, и ничего более изящного, чем это сочетание руки и украшения, ему не попадалось. В украшение был вправлен драгоценный камень. Хальвдан осторожно стянул перчатку и с изумлением воззрился на женские пальцы, запястье и таинственное мерцание вправленного в золото камня. Тут его самого вдруг быстро сморил сон, а перчатка осталась зажатой в его кулаке.

Проснулся он оттого, что в темноте младший Грим так ярко осветил его лицо, что он не мог видеть против света. Грим выхватил перчатку из его руки и сказал:

– Эту руку, это украшение и эту перчатку ты будешь долго искать, и не обретешь покоя до тех пор, пока я добровольно не отдам их тебе!

С этими словами она оттолкнула Хальвдана и отбросила факел к ближайшим дверям. Хальвдан вскочил на ноги и бросился к дверям, куда был брошен факел, но они оказались заперты. Он повернулся и закричал людям, чтобы те проснулись. Двери халла оказались запертыми; чтобы выйти наружу, их пришлось сломать.

Хальвдан заглянул в спальню к отцу и увидел, что конунг, пронзенный собственным мечом насквозь, мертв, как мертвы и трое дренгов-слуг. Четвертому удалось вскарабкаться на поперечную балку, и он выжил. Когда его стали расспрашивать, в спальню вошла дроттнинг Исгерд и, увидев случившееся, упала в обморок и, казалось, была близка к смерти. Мальчишка рассказал, что Эйстейна и других слуг убил старший Грим. Всех удивили слова, произнесенные большим Гримом в спальне Эйстейна:

– Скажи Хальвдану, что Вигфус и Офейг отомстили за смерть Хергейра.

Что за Вигфус и Офейг, никому было не ясно. Были ли это скрытые имена Гримов или слова с тайным смыслом – одно имя означает «боевой гнев», а другое «непредназначенный смерти», – никто сказать не мог. По этим словам трудно было понять, почему Гримы хотели отомстить за старого конунга, но совершили они великое злодеяние: большой Грим убил человека, давшего ему приют, и к тому же сделал это на йоль. Хуже всего было то, что Эйстейн погиб позорной смертью – в собственной постели и от своего меча.

Часть 4

Шепот тростника

Затерянное зерно жизни в заполненной льдом первозданной бездне пробудилось, согласно изначальному закону устроения и становления порядка. Эта первожизнь под названием А́удумла, которую люди древности представляли себе молочной коровой, своим теплом породила следующую жизнь в виде бессмысленного великана И́мира, которого сравнивают с кипящей глиной. Видимо опасаясь своего же порождения, Аудумла вытопила или вылизала, произвела из окружающего льда еще и собственного защитника по имени Бу́ри.

Боги севера никогда не преувеличивали свое значение в создании мира, он созидался в соответствии с законом изначального порядка и обустраивался при их участии, но не по их прихоти. Потомки Бури встали на сторону упорядоченности, порождения Имира были захвачены удовольствием необузданной силы.

Сила и упорядоченность с тех пор находятся в постоянной борьбе и не могут существовать друг без друга. От их союза рождались боги, которые обычно становились защитниками изначальной Рады, порядка, хотя каждый нес в себе и часть бездумной и разрушительной силы Имира, который порождал все новые и новые могущественные создания.

Знающие древних времен назвали ансами тех правителей мироздания, которые поддерживали своим дыханием устроение мира. Мировым ясенем назвали они ветвящийся порядок становления, священное древо, проросшее сквозь миры и время. Йотунами назвали они потомков Имира, которые рождались у него из складок тела – из подмышек, от соприкосновения ног и так далее.

Ансы и йотуны были родственниками. Один из первых ансов по имени Воден, правнук Бури,