История с продолжением - Патти Каллахан

– Я мечтала об этом с третьего класса начальной школы.

– Ох, Милли, ты же не хочешь этого, – мягко проговорил Чарли и убрал ее ладони со своего лица. Ее розовая помада размазалась, он подтер ее.

– А если хочу? – Ее накренило. – Что, если я хочу этого, а ты просто не знаешь всего?

Она покачивалась под порывами внутреннего ветра из паров виски, и он обвил ее рукой. Нельзя оставлять ее одну на улице. Чарли завел Милли в квартиру, потом проводил к себе в спальню. Она потянулась к нему, но он бережно уложил ее на постель и накрыл одеялом.

– Что ты делаешь?

– Избавляю тебя от сожалений. – Он поцеловал ее в лоб и вышел. Еще один рецепт, не излечивающий от горя: напиться и привести домой красивую девушку. Чарли усвоил этот урок методом проб и ошибок.

Молодой человек достал из шкафа синее шерстяное одеяло и устроился на диване. Через несколько минут он спал, и ему снились Эстуэйт-Уотер и отец, учивший его слову «аурэн», что означает «песня».

Глава 8

Клара

Блафтон, Южная Каролина

Я опасалась, что не сумею заснуть, пока сообщенные Чарли по телефону новости звенят внутри меня, как оборванная гитарная струна. При первом за двадцать пять лет намеке на то, что мать жива или не лежит на дне моря вместе с созданным ею языком, на меня накатила волна желаний, которые я считала давно утихшими.

Мы приспосабливаемся к жизни в обстоятельствах, с которыми некогда даже мысли не допускали свыкнуться. И в итоге я научилась довольно спокойно воспринимать тот факт, что эти две загадки – что случилось с моей матерью и что рассказал сиквел о ней и ее литературном персонаже Эмджи – так и останутся неразрешенными.

Но если мне действительно это не важно, как я уверяла долгие годы всех вокруг, то почему тогда сердце мое не на месте, по коже бегают мурашки, а в горле комом стоят слезы? Почему надежда норовит взмыть в небо, как потревоженная птица из гнезда?

Я сняла трубку телефона, стоявшего на прикроватной тумбочке, и позвонила Лилии, набрав тот же номер, по которому мы разговаривали, будучи детьми. Воспоминания об этих школьных днях остались в виде нарисованных на трубке «волшебным фломастером»[4] крохотных сердечек.

Как-то это было неправильно: я спала в своей детской спальне, в то время как моя восьмилетняя дочь занимала пустующую комнату, служившую некогда кабинетом маме, и между нами располагался общий санузел с двумя дверями и двумя раковинами.

В ожидании ответа Лилии я откинулась на подушки.

– Алло!

– Лилия, – прошептала я.

– Что случилось? – Подруга настолько хорошо меня знала, что уже по тому, как я произнесла ее имя, поняла, что со мной не все в порядке. – С Винни все хорошо?

– Да-да. – Я прикрыла микрофон ладонью, как делала в те далекие дни, когда мы болтали по ночам и я старалась скрыть от папы, что не сплю так поздно. Теперь я пыталась не разбудить дочь. – С Винни все замечательно. Сегодня был телефонный звонок…

– Ну?

– От одного человека из Англии. – Я спустила ноги с кровати и села, намотав на пальцы витой провод и глядя на информационную доску на противоположной стене комнаты, где до сих пор висела криво приколотая фотография с моего школьного выпускного.

– Вот как? Очень любопытно.

– Он говорит, что у него есть бумаги моей матери.

– Ее старые рукописи?

– Нет. – Я собралась с духом. – Потерянные бумаги. Ее слова. Ее язык.

– Клара! – Мне пришлось отодвинуть трубку от уха. – Расскажи все как есть.

Я так и сделала. Передала ей все, что сказал Чарли, в точности как говорила ей обо всем, что происходило в моей жизни со второго класса, когда мы познакомились на детской площадке.

– Лилия, мне казалось, я уже пережила и приняла все это, и вот я готова помчаться в Англию по первому слову какого-то незнакомца.

– Послушай меня. Я видела, как ты убиваешься по матери, и хотела как-то помочь тебе все эти двадцать пять лет. Теперь у тебя появился реальный шанс что-то выяснить – может быть, даже узнать, что произошло.

– Но хочу ли я на самом деле это узнать?

– Конечно хочешь! – На той стороне послышался глухой голос, окликающий Лилию по имени. – Погоди, я с Кларой разговариваю. – Она снова обратилась ко мне. – Да, ты хочешь узнать. Всегда хотела, даже когда утверждала обратное.

– Правда.

– Как думаешь, она… жива? – Лилия задала вопрос так тихо, что только благодаря моей способности точно улавливать ее интонации я поняла, о чем она спрашивает.

– Смею ли я надеяться?

– Да, надежда есть всегда. Клара, именно этого ты ждала.

Обменявшись «люблю тебя» и «пока», мы повесили трубки. Лилия, как обычно, была права.

Оставшись без матери и не имея теток или двоюродных сестер, я привыкла полагаться на Лилию и ее мать как на единственных родных женщин в моей жизни. К кому еще могла я пойти, когда у меня начались месячные, когда началось половое созревание или когда мне понадобился первый бюстгальтер? Лилия и ее мать Линн всегда приходили на помощь; их дверь и объятия всегда были открыты для меня. Никто не задавал вопросов, даже когда я слышала обмен репликами шепотом по телефону между отцом и Линн, образовавшими своеобразную родительскую пару в моем воспитании.

Я соскользнула на пол, встала коленками на плетеный коврик и вытащила из-под кровати полинялый синий чемодан. Некогда он был набит вещами, принадлежащими матери, теперь же стал хранилищем связанных с нею реликвий. Прежде чем открыть чемодан, я рассеянно пробежала пальцами по рубцам от ожогов на руке: эта привычка проявлялась у меня, когда я волновалась или глубоко задумывалась о матери.

Щелкнули металлические застежки, откинулась крышка. Из чемодана разлился запах бумаги и пыли – этот аромат уносил меня в детство.

Много минуло лет, с тех пор как я в последний раз копалась в этих вещах, размышляя о матери. Я разложила фотографии веером. Ее называли «симпатичной» и «элегантной», «обворожительной» и «несравненной». Внешностью я пошла скорее в отца, но, если присмотреться, замечала сходство с ней в линии скул, подбородка, в волнистых волосах.

Мои воспоминания о ней были в лучшем случае расплывчатыми. Но той ночью я вспомнила еще кое-что – простой момент, не попавший на фотографии, в статьи или материалы расследования.

Мне было семь и скоро должно было уже исполниться восемь. То был год, когда я бежала из школы домой не для того, чтобы поиграть с друзьями,