Тамара. Роман о царской России - Ирина Владимировна Скарятина
Прошло несколько месяцев, и наконец мой развод был предоставлен – я снова была свободна. Затем безо всякого предупреждения, как гром среди ясного неба, со мной произошла радикальная перемена и я абсолютно обезумела. Быть может, потому, что Мама всё время повторяла: "Душенька, возьми себя в руки и постарайся думать о чём-нибудь другом. Сходи куда-нибудь, повидайся с друзьями, развлекись, повеселись …"
Или потому, что я случайно встретила Алексея на улице и, узрев меня в глубоком трауре, он воскликнул: "Боже правый, Тамара, ты похожа на чёрную ворону! Ты ещё тех малышек не забыла?"
Или, возможно, я вновь стала такой, какая я есть, и наследственность Доминики наконец взяла верх.
Что бы то ни было, я стала другим человеком.
Это случилось однажды вечером, когда Мама вошла в мою уютную гостиную, где я сидела, уставившись на огонь.
"Пожалуйста, дитя, пожалуйста, – прошептала она, садясь рядом и меня обняв, – сделай мне одолжение и сегодня куда-нибудь сходи. Только что позвонила твоя старая подруга Софи́ и просила передать, что умоляет тебя побыстрее приехать к ней домой. Конечно же, никакой вечеринки, а просто несколько друзей, вот и всё".
Пару секунд я в отчаянии смотрела на Маму: это продолжалось уже много дней! "Пожалуйста, дитя, выйди куда-нибудь и повеселись … Пожалуйста, повидайся со своими старыми друзьями … Пожалуйста, начни жить новой жизнью … Забудь старое, забудь всё, что с ним связано, сотри его полностью – начни всё заново".
Меня охватила странная смесь ярости и безрассудства. Я ощутила, как вся напряглась, словно все мои чувства свернулись в клубок, тогда как в голове пронеслась вереница мыслей, быстрых, как молния. Хорошо! Они не хотели понять и не уважали моего горя! Думали, что я потеряла над собой контроль … Думали, что я слаба, мягкотела и сентиментальна … подавлена навеки. Что ж, я им покажу! Коль они желали, чтоб я была сильной, и твёрдой, и весёлой, то я таковой и решила стать!
В это мгновение я почувствовала себя так, словно нырнула с раскалённого пирса в ледяную воду. Глубокий вдох, шок – и я, как безумная, поплыла в новом направлении.
"Ты права, Мама, я пойду, – закричала я, вскакивая и убегая в свою гардеробную. – Какое платье мне надеть? Красное или жёлтое?"
Изумлённая, Мама последовала за мной.
"Красное? Жёлтое? – недоумённо воскликнула она. – О, нет, дорогая, конечно же, нет. Я бы предпочла красивое белое или лавандовое".
Но я уже была занята тем, что, срывая с себя чёрное платье, отдавала распоряжения Мане. Ванну, и, разумеется, душистую, немедленно, и, во что бы то ни стало, красное платье! Оно отлично подходило к соболиной шубе.
Краем глаза я заметила, как Маня вопросительно посмотрела на Маму, которая кивнула и прикусила губу. Я видела, что та была ошарашена моей неожиданной реакцией и не знала, радоваться ей по этому поводу или огорчаться. Что ж, я делала то, чего она и все остальные от меня ждали: возвращалась в мир, чтобы попытаться забыть последние три года страданий и начать всё сначала. О, да, я отлично понимала, что вот-вот могла бы удариться в другую крайность, но что с того? Кого это волновало? Только не меня. Не единожды я уже подчинялась приказам, и что из этого вышло? Моё девичество, моя семейная жизнь, моё материнство – всё было сметено, и растоптано, и испачкано, и испорчено, и загублено. Так почему меня должно волновать, что произошло сейчас? Почему бы не попытаться забыть? Шампанское могло бы помочь, равно как и восхищение мужчин. И я критически оглядела своё отражение в высоком зеркале. Да, это была я – маленькая, и худенькая, и смуглая, с большими чёрными глазами, густыми смоляными волосами и губами, столь же красными, как моё платье. Неплохо, совсем неплохо. На самом деле у меня всё должно было получиться, спасибо!
Резко обернувшись, я обхватила Мамусю руками и крепко прижала к себе.
"Лицезри, прошлое исчезло", – воскликнула я, приняв эффектную позу. А затем, увидев грустное, и озадаченное выражение в её глазах, выбежала из комнаты и сбежала по лестнице к авто, прежде чем могла бы снова передумать.
О, да, да, да, я собиралась начать всё сызнова! Я забыла бы Алексея, и Агриппину, и всё, абсолютно всё, даже своих детей – так гневно думала я, пока авто неслось по пустынным набережным. Каков был смысл в том, чтобы жить так называемым "правильным образом"? Я старалась сделать всё, что в моих силах, я старалась быть хорошей женой и матерью, и поглядите, что из этого вышло! У меня же всё отняли, и я стала "испорченным товаром", испачканным, и порванным, и в двадцать лет ничего не стоящим! Можно сказать, "второсортным".
Мои страдания и отчаяние сменились злобой, холодной, сверкавшей, жёсткой злобой, что, казалось, покрыла меня, как стальной панцирь. Я взбежала по ступенькам дома Софи́ и вошла в её гостиную. У камина уже собралась небольшая кучка старых друзей и приятелей по детским играм. Когда я вошла, все, обернувшись, на меня воззрились. Думаю, они ожидали увидеть некое трагичное зрелище, молчаливое и заплаканное, закутанное в чёрный креп и вуаль.
На мгновение они, судя по всему, были удивлены не меньше Мамуси и Мани. Затем же их изумление сменилось явным облегчением. В конце концов, Тамара не собиралась портить им настроение. Какая удача! Ещё через секунду они, окружив, меня обнимали, и целовали, и гладили по волосам и плечам, и ловили мои пальцы.
"Ну, вот и я! Что будем делать? Куда поедем?" – торопливо спросила я, боясь, что они могли сказать что-то жалостливое или доброе, что пробило б мою новую, крепкую, сверкавшую злобой броню, и я б размякла, снова захотев плакать.
Инстинктивно они поняли мой
