Одинокая ласточка - Чжан Лин
– Да, повезло тебе, выкарабкался, – сказал он. – Только ведь вся эта история прямо как светляк в бумажном фонаре, чуток проткнешь бумагу – свет выйдет наружу.
У меня дернулись веки. А-янь покосилась в мою сторону, и ее тяжелый взгляд плотно запечатал мои почти было разжавшиеся губы.
– Если фонарь проткнут, никому не поздоровится. Печать ты ставил, на тебе двойная ответственность. За одну эту печать тебя три раза пристрелят, – сказала А-янь.
Она говорила хорошо знакомым мне ровным тоном, в котором не было ни изломов, ни всплесков.
Пальцы ног в парусиновых туфлях подрыгались и наконец прекратили свой пляс.
– Ну, перед пулей мы все равны, так что лучше сидеть тише воды и ниже травы. – Он докурил, бросил окурок на пол и загасил подошвой, приподняв зад, будто сомневался, уйти или остаться.
А-янь ткнула локтем А-мэй, склонившуюся над домашним заданием:
– Собери сумку Ян Цзяньго, чтобы его папа домой с собой взял.
Ему волей-неволей пришлось встать.
– Нужно, чтоб ты выдал мне разрешение, я куплю в городе тетрациклин, в клинике кончились лекарства, – сказала А-янь.
Он хмыкнул:
– Эту печать уже можно в твой карман положить, ты чаще всех ею пользуешься.
Договорив, он неторопливо вышел.
А-янь вышла следом.
– И еще передай руководству: наш Чжаоху должен вернуться в школу, – крикнула она во дворе. – Детей стало больше, вот пусть и будет у них два учителя. Да и вообще это с самого начала было его место.
Он остановился, отозвался издалека:
– Это не ко мне, учителей назначают наверху.
А-янь холодно усмехнулась:
– Кому ты голову морочишь? Твой Цзяньго сколько лет у меня ест, я хоть раз заикнулась, чтобы ты мне мешок риса принес? Или охапку дров? Может, мне подробный счет тебе выставить?
Ничего не ответив, он потопал в своих парусиновых туфлях прочь по дорожным камням.
А-янь вернулась в дом, села на порог и долго не произносила ни звука. Она знала, что я сейчас могу взорваться от любого слова, и потому ждала, пока из меня выйдет бурлящая в животе злость.
– Son of a bitch![49] – выпалил я.
А-янь замерла на месте, затем до нее дошло, что это английский. После отъезда Иэна и пастора Билли она целых десять лет не слышала английской речи.
– Baldy![50] – помолчав, откликнулась она.
Мы вдруг согнулись пополам и в один голос захохотали.
А-мэй подняла голову, изумленно уставилась на нас:
– Вы чего? Что за тарабарщина?
Я хотел объяснить ей, но ни рот, ни тело меня уже не слушались. Стоило нам с А-янь встретиться взглядами, как нас разбирал дикий смех, наши лица и животы свело судорогой.
Тогда-то у меня и родилась мысль учить А-мэй английскому.
Поначалу я просто думал создать в деревне наш собственный, известный только нам троим секретный код, сделать так, чтобы мы всегда могли выражать на языке, которого никто вокруг не понимает, свои чувства, не боясь при этом щелей в стенах, окнах и потолках, не боясь чужих языкастых ушей и зубастых глаз. Но постепенно я обнаружил, что А-мэй увлеклась не на шутку, орудие стало готовым изделием, средство стало целью. В те годы, когда вся страна бросилась изучать русский язык, А-мэй под видом русского втихаря учила английский. Когда она пошла в среднюю школу, прикрываться русским, как фиговым листком, уже не требовалось, времена изменились, русский язык впал в немилость. Как только в школе ввели уроки английского, А-мэй, разумеется, назначили представителем класса[51]: пока ее одноклассники еще бились над двадцатью шестью буквами алфавита, она уже могла поддержать простенький разговор.
Bird (птица), tree (дерево), grass (трава), flower (цветок)…
С помощью этих несложных, общих слов я вел А-мэй в мир английского языка.
Но ей этого оказалось мало, она хотела знать, как зовется “эта птица на этом дереве” или “та трава рядом с тем камнем”. Поэтому в наших беседах появились слова конкретные, поделенные на категории, например: sparrow (воробей), swallow (ласточка), eagle (орел), tea tree (чайный куст), willow (ива), reed (тростник), dandelion (одуванчик), sunflower (подсолнух), rose (роза)…
Вскоре ей опять стало скучно, она попросила меня приладить к этим словам руки-ноги или крылья, и они у нас начали walk (ходить), fly (летать), run (бегать), touch (дотрагиваться), float (проплывать)…
Когда она привыкла к глаголам действия, у нее возникла новая идея, теперь я должен был наделить наши слова эмоциями. Я тщательно порылся в словарном запасе, которым не пользовался несколько лет, и выудил оттуда прилагательные happy (радостный), sad (печальный), lonely (одинокий), excited (взволнованный), beautiful (красивый)…
Постепенно слова навострили усики и потянулись к своему окружению, начали проверять, нельзя ли заключить с соседними словами какой-нибудь дружеский союз. Этот процесс был полон экспериментов и приключений, А-мэй постоянно выдавала что-нибудь корявое и чудно́е:
This rock fly lonely (эта скала лететь одиноко).
That swallow sad touch (та ласточка печально касаться).
My sunflowers happy float (мои подсолнухи счастливые плывут)…
Этот неутомимый маленький бесенок, у которого из каждой поры сочилось любопытство, с молниеносной скоростью девяносто девять раз в минуту подтачивал мое терпение, жадно и безостановочно выпрашивал у меня новые знания, побуждал заново напрягать расслабившиеся за последние годы извилины. В классе, где я преподавал, было тридцать два ученика, но и всей той энергии, которую я тратил на целый класс, не хватило бы, чтобы сладить с одной ее маленькой головушкой. Она подгоняла меня невидимым кнутом, заставляя двигаться вперед, не давая лениться, не давая отдыхать, не давая стареть.
Каждый день после уроков мы шли в лес на краю деревни и мало-помалу строили и расширяли королевство нашего тайного языка. Вначале у нас был только крошечный пятачок, куда можно поставить ноги, потом он превратился в участок, где есть место развернуться, еще через какое-то время мы сделали в этом мирке нетвердые шажочки – и вдруг однажды камни раскололись, небеса содрогнулись, наше королевство треснуло, стены вокруг нас рухнули, землю усеяли обломки, и на обломках выросли новые стены. Мы штурмовали новые стены, но обнаружили, что они эластичные, как резина, способные вместить наши безбрежные чувства и мысли.
Поэтому мы перенесли весь наш мир в лес. Слова, которые мы говорили в лесу, за его пределами превращались в камни.
Когда-то мы с А-мэй начали осваивать это королевство, просто чтобы скрыться от
