Лахайнский полдень - Алексей Анисимов
Решив передохнуть, он шагнул в проем между деревьями. За ними, чуть ниже дороги, находился небольшой каменный выступ. Он спрыгнул на него и тут же заметил в траве какой-то темный предмет. Среди густых стеблей и красных цветов, похожих на паучков, торчал черный валун.
Рассмотрев камень, Асахи нашел по бокам, на потемневшей от времени поверхности, изображения двух мечей – длинного и короткого. Каждый был высечен на своей грани, и оба указывали острием вниз, в землю. Между ними, на широкой лицевой стороне, глубоко врезались в камень четыре иероглифа.
Японскую письменность Асахи в то время знал лишь поверхностно. В деревне он, конечно, успел изучить самые простые иероглифы, но с составными словами было сложнее – такие он читать не умел. Надпись на камне шла сверху вниз и состояла из двух слов, по два иероглифа в каждом. Отдельные знаки он всё же знал: их смысл был ему более-менее понятен, некоторые даже мог правильно прочесть. Но как они читались вместе и что значили в связке, без образования было не разобраться. Оставалось только гадать.
Смысл первого иероглифа был близок к русскому слову «край». Следом шел знак, который Асахи нередко встречал в деревне, «колодец». Два нижних означали: «маленький, одинокий» и «сталь» или «клинок». Если читать каждый отдельно, получалась фраза, звучащая почти как загадка: «На краю колодца – одинокий клинок».
Асахи разочарованно посмотрел на камень, такой перевод казался бесполезным. Связного смысла он не находил. Прочитать их вслух по-японски тоже не мог, не хватало знаний – коротких, устоявшихся произношений некоторых иероглифов. Из всей надписи он помнил только два – и, нахмурившись, бормотал их себе под нос, будто повторение может помочь что-то понять:
– Йоко… тэцу… Йоко… тэцу…
И тут словно молнией ударило: это же Йокой Котэцу!
Он проговорил слова по слогам, глядя на иероглифы, и теперь точно понимал, что перед ним. Это могила – поминальная плита древнего самурая с именем ЙОКОЙ КОТЭЦУ!
В ушах аж зазвенело, настолько неожиданно пришло это открытие. Сразу вспомнился мальчишеский смех, лукавый взгляд, рука, указывающая на небо, – разыграли все-таки!
Теперь стало ясно, почему та женщина с бельем не могла понять, о ком ее спрашивают. Тот человек давно умер! Вот камень, прямо перед ним. А судя по тому, насколько глубоко он ушел в землю и почернел, самурай лежал под ним, наверное, не одну сотню лет.
Но Хиротоши… Как он мог так разыграть его?! И зачем?!
Асахи посмотрел на камень и почувствовал, как у него закружилась голова. Мир качнулся. Открытие казалось нелепым, почти анекдотичным и в то же время пугало своей таинственностью. Он огляделся в поисках, куда бы сесть, но рядом не было ничего, кроме этого черного валуна с иероглифами.
Асахи опустился прямо на него. Почти рухнул. Он не знал, что чувствует. Гнев на мальчишек, которые разыграли его? Растерянность от абсурдности происходящего? Но из всех чувств выступала какая-то странная, неожиданная тревога. Вдруг показалось, что воздух стал плотнее. Легкий ветерок стих, даже цикады умолкли. Это было точно как в полуденную жару в полях! Но здесь был лес, прохлада… Асахи замер, прислушиваясь – к себе или к чему-то за пределами себя. Кто-то невидимый стоял рядом. Он ощутил тяжесть взгляда, но, обернувшись, не увидел никого.
Ветер налетел вновь, и стебли с красными цветами-паучками зашевелились, как если бы их потревожила чья-то проходящая тень. Асахи машинально приложил ладонь к иероглифам на камне. Камень оказался теплым. Слишком теплым. Будто не от солнца, а изнутри, от самой плиты. В этот момент ему вспомнился случайный разговор с крестьянином в перерыве между работой на рисовых полях. Тот сказал: «Имена не выбирают – их всегда дают нам предки».
Тогда он не придал этим словам значения. Но тут что-то щелкнуло в нем, как ключ в замке. Он впервые почувствовал этот культ предков, их теней и вмешательства в судьбы живущих. Ведь имя Йокой Котэцу оказалось не просто чьим-то – оно жило своей жизнью…
– Я сидел на камне и удивлялся своей наивности, – продолжил Асахи. – Обман с бенто, я – ресторанный критик, водитель автобуса, мальчишки… Может, прав Курояма?! Кому я вообще здесь нужен? Я не понимаю эту страну – я чужой. Гайдзин! И тут я случайно поднял голову.
Наклонившись вперед, прямо надо мной стоял старик! Он впился в меня колючим взглядом. Я вскрикнул и подскочил с камня, словно ошпаренный.
Старик нахмурился сильнее, будто возмутился, что какой-то чужак осмелился сесть на могильный камень. Я растерялся и даже отряхнул валун, как если бы испачкал его. А он смотрел и вдруг… захохотал. – Асахи невольно улыбнулся, словно услышал тот смех, низкий, почти бесшумный. – И тут раздался его сиплый голос: «Ты, наверное, Асахи? Я – Йокой Котэцу». Как принято в Японии, старик указал на свой нос. Он начал объяснять мне: «Могила прадеда… назван в его честь… в деревне зовут по-другому – Токиари…» Но я тогда ничего не слышал, старик был веселым, излучал энергию и какой-то особый свет.
Асахи замолчал. Семён сидел на кровати и глядел на просвет между штор. Через какое-то время он задумчиво произнес:
– На краю колодца… одинокий клинок. – Семён повернулся, но произнес почти про себя: – Это же не просто слова. В них скрыт какой-то… важный смысл?
Асахи ответил не сразу:
– Куда больший, чем можно представить…
Глава 9
– Так старик – как вы сказали, его имя? – он что, самурай? – недоверчиво спросила Света.
– В юности Токиари-сан прошел обряд посвящения. По традиции он и принял самурайское имя – Котэцу. Предки его были известными воинами Кумамото – родовым кланом. Как старший сын он получил и соответствующее воспитание. Но это до войны. – Асахи помедлил. – После поражения в Японии всё изменилось. Запретили не только военную идеологию, но и боевые искусства. Возможно, поэтому, или из собственных убеждений, молодой Котэцу отрекся от прошлого. Он вновь стал Токиари, вернул мирное имя, которое ему дали с рождения. Хотя официально, в документах, числился по-прежнему как
