Лахайнский полдень - Алексей Анисимов
– Как интересно! – произнесла Светлана. – Должно быть, странное чувство испытываешь, стоя над могилой того, кого рассчитываешь найти живым. – Она засмеялась и тут же добавила: – А где он, кстати, жил? Там же, в деревне?
– Да. Почти. На вершине горы. Дом у него был больше любого другого в деревне. Старик жил в нем один, как и предупреждал Хиротоши. Я тогда не понимал почему, но и не хотел докучать расспросами. Сразу предложил взять одно из деревенских полей. Во-первых, знал, как выращивать рис. Во-вторых, меньше мозолить старику глаза.
Света с пониманием кивнула.
– Предложение ему понравилось. Он мог позволить себе покупной рис. Но собственный, с деревенского поля – особая гордость.
– Так он все-таки кем был, учителем? – спросил Семён.
– Скорее философом, – улыбнулся Асахи. – Токиари-сан был разносторонним человеком. Прекрасно владел каллиграфией, сочинял стихи, увлекался живописью.
В доме висели необычные картины – пейзажи, составленные из иероглифов. Издалека, например, простая бамбуковая роща, сверху легкие облака. Но приближаешься, и изображение рассыпается на сотни крошечных иероглифов: «бамбук», «облако», «ветер»… – Асахи задумался, словно сверял что-то в памяти. – Но особое место в его жизни занимали дневники, – медленно начал он. – Старик записывал туда свои наблюдения: за природой, людьми. Разбирал тексты, делал пометки. Он мог неделями напролет расшифровывать один-единственный иероглиф. Копаться в словарях, сверяться с древними манускриптами. Любил находить забытые пиктограммы, знаки, те, что в старину образовывали саму письменность.
В деревне Токиари-сан действительно был своего рода учителем. Раз в неделю, обычно по воскресеньям, к нему приходила местная детвора. Он учил разным вещам: как правильно писать и понимать иероглифы, рисовать, сочинять короткие стихи. Особый восторг у детей вызывали уроки фехтования. Они с азартом сражались на бамбуковых мечах у нас во дворе и часто втягивали в это и меня. А старик ходил между нами и следил за движениями, поправлял стойки. Объяснял, как правильно нанести удар.
Асахи на мгновение ушел в себя, затем продолжил тише, осторожнее, словно приближался к границе, за которой начиналось что-то личное.
– В японских домах есть комната с камиданой – семейным алтарем. Это такая синтоистская божница. Там хранятся амулеты, священное зеркало и ветви сакаки – ритуального дерева. В доме Токиари камидана тоже была. Но вместе с религиозными атрибутами там хранились и фамильные мечи. Короткий и длинный – вакидзаси и катана. В ножнах, один над другим, они лежали на деревянной подставке. Рукоятка короткого меча была переплетена черной кожей. А вот у длинного рукоять была красной…
Асахи внезапно умолк. В полумраке лица почти не было видно, но что-то изменилось – словно тень личного чувства легла поверх привычной сдержанности.
– Катана… – он говорил медленно, – считается главным оружием самурая. Его душой… Но старик никогда не доставал его из ножен. Он вообще старался даже не подходить к мечам. Говорил, клинки осквернены, пропитаны кровью и страданием. И этого уже не смыть…
Над мечами висела его картина. Каллиграфия: иероглиф «человек». Буквально две черты, как ноги, разошедшиеся в разные стороны. Одна была выписана из множества мелких иероглифов «преданность», а вторая – иероглифов «предательство». Токиари говорил, что человек есть пересечение этих смыслов…
Японец задумался. И вдруг на его лице появилось что-то светлое.
– У старика было особое чувство юмора. По субботам мы ходили в местный онсэн. Такие горячие источники, проще говоря, бани. В горной префектуре Кумамото их много.
После терм мы ужинали обычно большой компанией мужчин из деревни. Тепло, еда, сакэ… Потом возвращались в раздевалку. И тут кто-нибудь мог обнаружить, что одежда пропала. Она находилась позже, в каком-нибудь другом ящике. Несчастный думал, из-за лишнего сакэ забыл, куда сам же и положил ее. Всем было весело.
Однажды, правда, и сам оказался в такой ситуации. Я оглядывал своих товарищей, а те разыгрывали искреннее удивление. Токиари смотрел то на пустой шкафчик, то на меня, голого. Кто-то даже возмутился: раньше за такое местный самурай отрубил бы вору руку! Все посмотрели на Токиари, а я намека так и не понял. Только больше растерялся. Но выхода не было, пришлось замотаться в полотенце и отправиться домой в банных гэта.
Светлана вопросительно посмотрела на Асахи.
– Это традиционные, жутко неудобные деревянные сандалии, – пояснил он. – Под деревянной колодкой в центре – дощечки. В них и одном полотенце мне пришлось пробираться сквозь деревню. Как только слышал голоса – прятался в кустах. А Токиари шел рядом. Время от времени показывал рукой, когда вылезать, а когда пригнуться.
А дома я обнаружил свою одежду. Она аккуратно лежала у входа. Выстиранная и сухая. Токиари посмотрел на сверток и всплеснул руками: «Старая башка! Спросили же, куда доставить после стирки, я машинально и назвал наш адрес».
Три дня с ним не разговаривал потом. Уходил в поле до рассвета. После работы возился подолгу в ангаре. В один из вечеров Токиари принес чай. Сел на доски рядом и кивнул мне, присаживайся, мол. Я сел и пробормотал, что кому-то следовало бы отрубить руку за воровство. Старик вздохнул и ответил: «Тогда не страшно – самураи перевелись уже все».
Асахи замолчал, вспоминая один эпизод. Именно после него они со стариком по-настоящему сблизились. История была, как он понял позже, очень типичная. Японцы удивительные люди. Но иногда они впадают в какую-то осторожную нерешительность, особенно когда дело касается инициативы или личной ответственности.
– Однажды в деревне случилось нашествие макак. Стая карабкалась по деревьям, но после дождей стволы были скользкими. Одна из обезьян соскользнула и упала прямо на электропровода. Током ее не убило, но она застряла – провода искрили, животное дергалось и запутывалось всё сильнее. Если вовремя не обесточить линию, могла загореться подстанция. Тогда вся деревня осталась бы без света. Ну я и побежал. Надо было успеть…
Обрадовался, когда увидел распахнутую дверь подстанции. Внутри кто-то уже был – значит, всё под контролем. А зря радовался! Электрик действительно сидел за столом, но ничего не делал. Только с тревогой посматривал на щит, где тлел и потрескивал рубильник. На столе перед ним стоял телефон. Он нервно переводил взгляд с него на дымящийся щит, будто ждал, что решение кто-то примет за него.
Увидев меня, он вскочил и закричал, что посторонним сюда нельзя, даже попытался вытолкнуть меня силой. Мне это казалось абсурдом – я упирался, повторял: нужно срочно отключить питание, иначе сгорит! Но электрик твердил только одно: в инструкции именно такого случая нет. Сообщил на центральную
