Океан. Выпуск 9 - Александр Сергеевич Пушкин
— Значит, отказываетесь? — помрачнел Сахнин. — На престиж курса вам начхать? Тру́сы вы все, а не моряки, вот что я вам скажу! — внезапно крикнул он, вскакивая со своего места. — Боитесь лишний синяк схлопотать, лишнюю ночь поработать. Слабаки, а не будущие офицеры.
Он умолк, сел, забарабанил худыми пальцами по треснувшему стеклу на столе, и Максимов увидел, как задергался у Сахнина угол рта.
— Между прочим, старшина курса просит объявить вам взыскание, — успокоившись, негромко произнес он.
Гриша похолодел. «Неужели знает, что я из театра убегал? — подумал он. — Но откуда?»
Всего один-единственный раз после того памятного знакомства Гриша сумел побывать у Леры. Еще днем по дороге к ней он выстоял двухчасовую очередь у кинотеатра «Молодежный». Потом они пошли с Лерой по Невскому погулять. Как всякий курсант, Гриша терпеть не мог фланировать по центру города. Там повсюду сновали патрули, и вместо приятной прогулки с девушкой запросто можно было угодить в комендатуру. Но Лера еще не знала этих тонкостей курсантской жизни, хотела гулять именно по Невскому, и Гриша не мог ей отказать.
А потом был изумительный вечер. Мамы дома не было. Они завели патефон и долго танцевали… Стояли в темной комнате у окна и отчаянно целовались. На соседнем пустыре был залит каток, там было празднично: ярко горели фонари, играла радиола. Ее звуки проникали сквозь стекла, и Гриша пел вместе с нею:
Трубка моряка теплом согреет руки,
Трубка моряка пойдет со мною в бой;
Трубка моряка напомнит о разлуке
И о нашей встрече с тобой.
Когда же он оделся и попрощался, произошла эта дурацкая история с замком в передней. Старый замок не хотел отпираться. Сначала Гриша отнесся к этому как к забавному происшествию, но когда часы стали показывать тридцать пять минут двенадцатого, а дверь по-прежнему была закрыта, Гриша заволновался. Вышел сосед с отверткой и молотком, его жена лила в прорезь замка машинное масло, Лера слабыми руками тщетно дергала дверь.
Только без пятнадцати двенадцать замок злорадно щелкнул, и Гриша вылетел на улицу. Ему повезло — рядом стоял грузовик, и Гриша буквально умолил шофера подбросить его до училища.
Когда он весь в поту, несмотря на пятнадцатиградусный мороз, ворвался к дежурному, часы показывали пять минут первого.
На следующее утро командир роты объявил ему взыскание — месяц без берега.
Значит, целый месяц он не увидит Леры! Худшего наказания нельзя было придумать. Никогда раньше он не мог предположить, что при его, как казалось ему, робкой и рассудочной натуре он способен так быстро, и так пылко влюбиться.
Необходимо было что-нибудь изобрести, чтобы увидеть Леру. И Гриша изобрел. В очередное воскресенье он записался в культпоход на «Обрыв» в Театр имени Ленсовета. Их привели строем в театр, все разделись в гардеробе, но в зрительный зал Гриша не пошел, а снова торопливо надел шинель и помчался к Лере.
К окончанию спектакля он уже был у гардероба и вместе со всеми благополучно вернулся в училище.
Таким же способом он побывал у Леры еще раз.
Казалось, ни одна душа не знает о коротких рейдах на улицу Плуталова, кроме его друга Левки Семеновского. И вдруг эта угроза Сахнина объявить взыскание.
— Я решил пока не спешить с выводами, — продолжал начальник курса, видимо успокоившись, потому что руки его неподвижно лежали на столе, а угол рта больше не дергался. — Подумал: согласится выступить и защитить честь курса, можно будет и простить эти шалости. Не согласится — наказать, как того требует Дисциплинарный устав.
Гриша все еще молчал, хотя и прекрасно понимал, что выбора не остается. Если он не выступит, то не увидит Леры еще долго-долго. Завхоз установит такой контроль, что не только из театра не убежишь, а вообще за порог училища не переступишь.
— Ладно, — сказал он дрогнувшим голосом. — Выхода нет. Буду защищать честь. А с кем мне придется драться?
— Вот это, Максимов, мужской разговор, — с какой-то напускной, не свойственной ему развязностью произнес Сахнин. — Я ждал этого вопроса. Противника у тебя два, но скажу прямо — один серьезный. Да ты наверняка его знаешь. Старшина первой статьи Либель.
Услышав эту фамилию, Гриша вздрогнул, как начавший движение железнодорожный состав, ведомый неопытным машинистом, и долго молчал, переступая с ноги на ногу. Язык будто прилип у него к нёбу.
В училище не было человека, который не знал бы Либеля. Двадцатипятилетний здоровяк, он успел повоевать на Волжской флотилии, был награжден боевым орденом. Большинство своих поединков он кончал нокаутами, и, благодаря его многочисленным победам, стены кафедры физподготовки были увешаны грамотами и вымпелами, как рекламные доски по обмену квартир объявлениями, а начальник третьего курса гордился спортсменом, как гордится старенькая безграмотная мать сыном-академиком.
— Как же я смогу с ним драться? — наконец произнес Гриша тихим голосом. — Он же чемпион вмузов. Вы шутите, наверное, товарищ капитан второго ранга. Убьет он меня.
— Перестаньте дрожать, Максимов, — повысил голос Сахнин. — На вас противно смотреть. Никто вас не собирается убивать. При явном преимуществе одного из соперников бой прекращается. Постарайтесь продержаться сколько сможете. Вас обучат глухой защите и отходу. Маневрируйте, больше двигайтесь по рингу.
«Отказаться, пока не поздно, — лихорадочно размышлял Гриша. — Последняя возможность, до того как включат в списки. В конце концов еще один месяц Сахнин не пустит в увольнение».
Но тотчас же мысль о том, что целые четыре недели он сможет видеть Леру только через решетку училищного парка, повергла его в отчаяние. Да и отказываться снова, после того как дал согласие, неудобно. «Ладно, была не была», — решил Гриша и спросил, прежде чем выйти из кабинета:
— Насчет увольнения не забудете?
— Не беспокойтесь, Максимов. Я о таких вещах не забываю.
Пять минут спустя Гриша энергично растолкал спящего Левку Семеновского и поведал ему о только что состоявшемся разговоре с начальником курса.
— И ты согласился, глупец, драться с самим Либелем? — Левка обалдело глядел на приятеля круглыми, как пятаки, глазами. — Ты что, спятил? Пришибет он тебя, как таракана. Только останется грязное пятно.
— А что было делать? Завхоз прижал меня, как афишу к тумбе. Выхода не было.
— Ах да, забыл совсем. Обворожительная Лерочка, таинственные вздохи, многозначительные взгляды, невнятный шепот в темноте… — презрительно поморщился Левка. — Ради одного поцелуйчика ходить целый месяц с разбитой мордой. Не понимаю и никогда не пойму.
Гриша молчал. Книгоед Левка презирал женщин. Он не
