Океан. Выпуск 9 - Александр Сергеевич Пушкин

— Большое спасибо. Мне пора. До свидания.

— Ладно уж, — после секундного колебания сказал Гриша. — В театр все равно опоздал. Так что могу донести до самого дома.

— Из-за меня опоздали? — тихо ужаснулась она. — Какая жалость. И на какой спектакль?

— «Фадетта», — бодро сказал Гриша, но в последний момент голос его дрогнул, и он признался: — Нравится мне, как Кириллова танцует.

— До войны я тоже была отчаянная театралка, ничего не пропускала, — призналась девушка. — А в эвакуации одичала.

Они быстро дошли до ее дома.

— Зайдете к нам? Чаю попьете, отогреетесь.

— Можно, — согласился Гриша.

С этой девушкой он чувствовал себя легко, исчезла его всегдашняя скованность, застенчивость. Возможно, потому, что она поначалу не слишком ему понравилась — худенькая, замерзшая, в нелепом берете. Но идти все равно было некуда.

Дверь им отворила полная, еще не старая женщина, закутанная в большой шерстяной платок.

— Я уже волновалась, думала, случилось что, — сказала она. Голос у нее оказался хриплый, простуженный. В руке она держала папиросу.

— Знакомься, мама. Если бы не этот человек, я до сих пор стояла бы на трамвайной остановке. Из-за меня у него пропал билет в театр.

— Подумаешь — билет пропал, — хрипло засмеялась мать. — Зато с тобой познакомился.

— Ты уж скажешь, мама, — вспыхнула дочь.

— Твой отец за мной три месяца ходил, пока я позволила ему подойти. И то сказала: «Быстро говори, мне слушать некогда». — Она рассмеялась.

Лерина мать, несмотря на свою прямолинейность, грубоватость, на хриплый голос и чрезмерно громкий смех, Грише понравилась. Он почувствовал, что за этим скрывается искренность и доброта. Поэтому он возразил:

— Сейчас другой век. У нас просто времени не хватит.

— При чем здесь век? — миролюбиво проговорила мать. — Это война все сместила, перепутала.

Она положила в розетки по ложечке варенья, отрезала три тоненьких ломтика хлеба. Подумала, поколебалась и отрезала еще три. Горбушка осталась совсем маленькая.

— Хватит. Больше нельзя. А то завтра есть будет нечего, — сказала она не то Грише, не то себе.

Они сели за старинный, рассчитанный на большую семью стол. Александра Андреевна принесла котелок горячей картошки.

Лера оказалась напротив Гриши. Он посмотрел на нее и изумился. Куда девалась та жалкая, продрогшая до синевы замухрышка, которую он увидел и пожалел на трамвайной остановке? Совсем другая девушка сидела за столом. Лера отогрелась, разрумянилась. Пышные темные волосы волной падали на лоб. Глаза улыбались, встречаясь со взглядом Гриши.

Ему стало неожиданно весело, и он рассказал, что у них в роте есть курсант по фамилии Пушкин, а по имени-отчеству Александр Сергеевич. Так вот однажды утром он не пошел на зарядку, а прогуливался по двору училища. Дежурный офицер остановил его:

— Почему вы не на зарядке? — И, выслушав сбивчивые неубедительные объяснения, вытащил блокнот, спросил: — Фамилия?

— Пушкин.

— Пушкин? — иронически переспросил дежурный офицер. — Александр Сергеевич, конечно?

— Так точно, Александр Сергеевич.

— Трое суток ареста!

Александра Андреевна смеялась громче всех, даже слезы появились у нее на глазах. А Гриша сыпал одну историю за другой. Он чувствовал, что понравился и Лере, и ее матери.

Около десяти часов вечера он собрался уходить.

— Пойди, проводи его, дочка, — сказала мать. — А то заблудится мальчик в наших закоулках.

Лера послушно надела пальто и пошла провожать Гришу до трамвая.

— Можно, я приду к вам еще? — спросил Гриша, прощаясь.

— Наш дом всегда открыт для друзей, — чуть высокопарно ответила Лера и, смутившись, добавила просто: — Приходите. Мы с мамой будем очень рады.

Вернувшись на курс, Гриша, как обычно, сразу поделился новостью с Левкой. У них не было тайн друг от друга. А через несколько дней по ротам уже ходило стихотворение в списках:

Минут напрасно не теряя,

Я вам сперва скажу лишь то,

Что где-то раз ждала трамвая

Девица в плюшевом пальто.

Замечу дальше по порядку,

Что рядом с ней в пылу атак

Усердно рвался на площадку

Один воинственный моряк.

Когда на сломанной подножке

Их крепко сжал девятый вал,

Прелестный носик этой крошки

Его не в шутку взволновал…[2]

— Подлец, — сказал Гриша Левке, когда они сидели на занятиях. — Злоупотребляешь доверием товарища.

— Нисколько, — Левка даже не смутился и продолжал улыбаться. — Пытаюсь увековечить исторический факт для наших потомков.

* * *

— Входите, Максимов, — разрешил Сахнин, оглядывая помятую после сна физиономию курсанта. — Работали ночью? Сложили все аккуратно? — Получив утвердительный ответ, предложил, наконец, сесть и сразу огорошил вопросом: — Как вы смотрите, если мы вас включим в команду боксеров на предстоящую спартакиаду?

— Меня? — потрясенно спросил Гриша, который даже чисто теоретически не мог представить себя на ринге. — Я сроду не дрался, товарищ капитан второго ранга. В детстве меня вечно лупили. А о боксе вообще не имею никакого понятия.

Сахнин молчал, рассматривая сидящего перед ним курсанта: чистые, немного испуганные серые глаза, короткие вьющиеся каштановые волосы, по-детски пухлые губы. Симпатичный парень. Явное замешательство, которое вызвало его предложение у Максимова, не удивило Сахнина. Он уже давно заметил, что курсант этот робок и застенчив, как девица на первом балу.

— Не бойтесь, Максимов, — негромко сказал он после долгой паузы, давая курсанту время успокоиться. — Я убежден, что вы смелый человек, но просто не знаете себя. Попробуйте свои силы. А мы, разумеется, вам поможем. Прикрепим тренера, освободим от хозяйственных работ. Согласны?

— Нет, не согласен, — оторопело сказал Гриша. — Зачем я буду позориться? Никогда не дрался, приемов не знаю.

— Насчет приемов не беспокойтесь, — настаивал Сахнин. Его голубые глаза смотрели на Гришу сочувственно. — Белов научит. У вас почти месяц впереди. И потом о чести курса подумайте!

Гриша сидел, мрачно уставившись в давно не чищенный паркетный пол. «Разукрасить могут так, что потом долго на улицу не выйдешь, если вообще скулу на бок не свернут. Да и для ребят останусь на всю жизнь посмешищем. Нет, не буду соглашаться, а заставить драться он не имеет права».

— Ну? — нетерпеливо спросил Сахнин. — Чего пугаетесь? Еще понравится, глядишь, боксером станете.

«Шутит еще, Завхоз чертов», — подумал Гриша и ответил:

— Не хочу я, товарищ капитан второго ранга. Ведь все равно проиграю.

— И проигрывайте на здоровье. Нам не выигрыш ваш нужен, а полная команда. Срежут очки, и не видать курсу первого места как своих ушей. В этом же вся суть.

Гриша молчал, продолжая упрямо смотреть в пол. «Буквально помешался на