Древняя Русь: имидж-стратегии Средневековья - Илья Агафонов
Уже начиная с XI века у нас появляются князья, что остались известны лишь под своими христианскими именами – внуки Ярослава Мудрого, такие как Давыд или Роман Святославичи. В XII и XIII веках число князей, которых летописцы фиксируют лишь под христианскими именами, растет. А уже к XV столетию традиция старых родовых мирских имен практически полностью вымирает, оставляя историков с целой кучей исключительно христианских имен, где одно становится крестильным, а второе – обыденным и обиходным.
Понятное дело, что выбор христианского имени у конкретного князя тоже не происходил случайно. Нужное имя надо было выбрать среди целой кучи святых и уважаемых людей христианской веры, подходящих тебе по дню рождения, именинам или политическим нуждам. Многие христианские имена вроде Ильи или Евстафия так и не смогли прижиться, оставаясь «маргинальными» среди целой кучи более статусных и популярных.
Первыми известными князьями с христианскими именами были Борис и Глеб – они же Роман и Давид. Вопрос о том, как именно были канонизированы два брата, смерть которых была возложена на Святополка Окаянного, оставим историкам. В реалиях Руси XI века точной процедуры приобщения мертвецов к сонму святых не было. Однако это не помешало Ярославу Мудрому сначала восславить младших братьев, а позже дать начало культу, который уже к концу XI века станет общерусским.
Борис и Глеб становятся для новых поколений не только уважаемыми и приятными родовыми предками, но также святыми, равняться на которых определенно стоит. Поэтому появление в числе внуков и правнуков Ярослава Мудрого Романов и Давидов вполне обосновано. Тут сливаются воедино как родовые представления о благости предка, так и христианская святость, которая от мертвого князя должна перейти к живому.
Конечно, немного странно получается, что Бориса и Глеба мы сейчас знаем именно под их родовыми, а не христианскими именами. Однако это уже дело времени. Сначала почитание шло по христианским именам, а после откатилось обратно к более привычным и мирским. То есть, если взять какого-нибудь Давида Игоревича, то его небесным покровителем становится, конечно, царь Давид. Но называют его Давидом именно с оглядкой на прославленного предка, который уже носил такое имя.
К XIII веку почитание двух святых князей уже утверждается в форме поминания их мирских имен, которые и раздают новорожденным. Плодящиеся в семье великого князя Владимирского Всеволода Большое Гнездо (1176–1212) различные Борисы несут уже двойное значение – и родовое, и христианское. Более того, мирские имена князей спустя пару веков начинают восприниматься, как христианские, превращаясь в крестильные имена для новорожденных. Так, в семье князя Новгород-северского Олега Святославича единственный сын Святослав становится в крещении Борисом, хотя корни этого имени уходят в праславянский и тюркский языки.
Особенно забавно смотрятся ситуации, когда все четыре имени в паре Бориса-Романа и Глеба-Давида становятся отдельными частями, которые отец раздает своим сыновьям. Например, у полоцкого князя Брячислава Изяславича (1003–1044) помимо прочих были четыре сына, носивших соответственно имена Роман, Давид, Глеб и Борис. И это даже не единичный случай!
На примере Бориса и Глеба можно наблюдать своеобразный дрифт, где родовые имена превращаются в христианские, а изначально христианские крестильные – в княжеские родовые. Это означало изменения во всей системе имянаречения. Ведь если у ребенка есть вполне христианское имя Роман, то ему не нужно давать второго – крестильного. Оно становится и тем и другим одновременно, исключая необходимость придумывать второе со своим особым смыслом. Именно под таким христианским именем ребенок растет и вступает в перипетии родовой жизни. Поэтому и в летописях иные прозвания такого князя и не упоминаются – их просто нет.
Еще одна партия имен, что «заслужила» подобную трансформацию, соотносится с князьями Владимиром Святым и Ярославом Мудрым. Первый в крещении стал Василием, второй – Георгием или же Юрием. Можно еще вспомнить такого важного для древнерусской истории персонажа, как апостол Андрей – первоначального крестителя Руси, по тексту «Повести временных лет». Все эти имена тоже начали воспроизводиться не сразу, уступив первенство Борису и Глебу. Однако уже с конца XI века они постепенно входят в пространство общей традиции, повторяя те же паттерны, что относились к Роману и Давиду.
А на примере сыновей уже упомянутого Владимира Мономаха так же просто показать, как князья отходили от традиций двуименности. Имена его старших сыновей отражали повиновение родовой традиции, воспроизводя устойчивую систему, что жила к тому времени уже не один век. Однако Владимир довольно рано потерял первую жену – Гиту Уэссекскую – и вскоре женился вторично. Беда была лишь в том, что все популярные и статусные родовые имена князь уже раздал сыновьям от первого брака. Поэтому с детьми от второго пришлось менять стратегию.
Повторяться в древнерусской традиции имянаречения было не принято. А имена первых детей Владимира Всеволодовича – Изяслав, Мстислав, Всеслав и Ярополк – намекали на то, что отец возлагает на них большие надежды в этой сложной родовой системе конкуренции и взаимовыгодных союзов. Раздать сыновьям от второго брака маргинальные имена означало бы обречь их на «второсортное» положение в системе княжеских отношений. Ведь имя означало статус, престиж его носителя, а потому должно было подразумевать некий скрытый и полезный смысл. Поэтому, чтобы обеспечить своим младшим сыновьям такое же высокое положение в родовой системе, как и старшим, Мономах решает использовать не только родовые, но и христианские крестильные имена предков. Главное, чтобы их легко было соотнести с узнаваемыми «прототипами».
Старший сын Владимира Мономаха от второго брака получает имя Юрий – в честь своего деда Ярослава Мудрого. В будущем этот князь обзаведется знакомым всем москвичам прозвищем «Долгорукий». Почему было не назвать сына сразу Ярославом – по мирскому имени деда – неясно. Тут все остается в руках самого Владимира Мономаха, который, возможно, не хотел оскорблять своего старшего сына Мстислава, чье первенство в роду как бы подразумевалось изначально. Конечно, Владимир Всеволодович не строил иллюзий насчет конкуренции между сыновьями от разных жен. Однако создать с помощью имен некую структуру распределения крутости и статусности он вполне мог. Только для того, чтобы современники, считывающие имена его детей, понимали заложенный отцом смысл и неформальную иерархию власти. Впоследствии имя Юрий станет для русских князей достаточно уважаемым и прославленным, чтобы потомки Долгорукого называли так своих детей
