Шизофреник - Andrevictor

Я молчал, пытаясь переварить это. Архив не был злобным обманщиком. Он был... беспристрастным следователем. Он выкладывал на стол все улики. Даже если они взаимоисключающие. Даже если они разрывают тебя на части.

Он не говорил, какая правда — настоящая. Он просто показывал, что правда — сложна. Многогранна. И зачастую одна большая правда состоит из тысячи маленьких, противоречащих друг другу правд.

Истина не была единой монолитной глыбой. Она была россыпью осколков, и некоторые из них были остры как бритва.

— Он не боится моей боли, — прошептал я, осознавая. — Он ее... каталогизирует. Он показывает мне не то, что было. Он показывает мне, «как» это было. Со всеми противоречиями. Со всей жестокостью и милосердием, переплетенными в один клубок.

— Бесполезный метафизический бред, — отрезал Страж. — Нам нужны факты. Даты. События. Причина-следствие. Все остальное — шум.

— А по-моу, это искусство, — мечтательно произнесло Эхо. — Жизнь как плохой артхаусный фильм. Все страдают, никто ничего не понимает, а концовка открытая.

Я сделал шаг назад от стены. Образы растворились. Коридор снова стал просто коридором.

Я не нашел ответа. Я нашел вопрос. Гораздо более сложный, чем «кто меня убил?».

Я нашел человека. Возможно, друга. Возможно, предателя. А возможно, и то, и другое одновременно. И чтобы понять его — и понять через него себя — мне нужно было принять эту двойственность. Не выбрать одну правду, а примириться с существованием обеих.

Это был не взлом. Это был первый урок.

Архив не враг. Он — безжалостный, беспристрастный учитель. И его учебник был написан кровью, противоречиями и обрывками чужих жизней.

И чтобы выжить, мне предстояло научиться читать.

Глава 6. Диалог с машиной

Противоречивые образы, оставшиеся после встречи с «ненадежным свидетелем», висели во мне тяжелым грузом. Я шел уже не просто по коридору, а по лабиринту собственных вопросов. Кто был тот человек? Друг? Предатель? И почему его противоречивые образы вызывали во мне не смятение, а скорее… горькую узнаваемость?

— Бесполезная информация, — бубнил Страж, пытаясь навести порядок в хаосе. — Эмоционально окрашенные данные не являются доказательной базой. Нам нужны хронологические цепочки, материальные свидетельства.

— А мне нравится, — упрямо твердило Эхо. — Как в мыльной опере. Любовь, ненависть, предательство! Наверное, он тебе должен был денег. Или ты ему. Или вы вместе кого-то ограбили, и он тебя подставил! Давай поищем воспоминания про деньги или криминал?

Я игнорировал их. Я прислушивался к новому чувству — к ритму Архива. После того всплеска противоречивых данных, его «пульс» изменился. Стал ровнее, почти… выжидающим.

Коридор привел меня не в новый зал, а к тупику. Стену передо мной занимала огромная, матовая панель, испещренная мерцающими точками данных. Она напоминала гигантскую нейросеть, замершую в момент решения.

И перед ней стояла фигура.

Не Куратор. Это существо было ниже, проще. Его форма была стабильной, но лишенной детализации, словно незавершенный 3D-макет. Без лица, без четких черт. Просто человеческий силуэт, вырезанный из самого пространства Архива.

— Смотритель, — произнес я вслух, и где-то из глубин памяти всплыло это слово.

Силуэт повернулся ко мне. Голоса в голове насторожились, затихли.

— Запрос обработан, — прозвучал голос. Он был абсолютно нейтральным, лишенным тембра, возраста, пола. Голос интерфейса. — Обнаружены противоречия в данных, относящихся к идентификатору «Марк Райланд». Предоставить все имеющиеся фрагменты? Или выполнить фильтрацию по параметрам достоверности?

Сердце екнуло. Марк. Имя прозвучало как удар колокола, отозвавшись глухим эхом в пустоте моей памяти. Марк.

— Все, — выдохнул я. — Предоставить все.

— Предупреждение, — откликнулся Смотритель. — Нефильтрованные данные могут содержать когнитивные искажения, эмоциональные помехи, взаимоисключающие утверждения. Это может препятствовать формированию последовательного повествования.

— Повествование ему! — завопило Эхо. — Давай всё! Все грязные подробности!

— Включи фильтр, — тут же потребовал Страж. — Только факты. Даты, места, действия. Все остальное — мусор.

Смотритель замер, его безликая голова склонилась слегка, словно он прислушивался не ко мне, а к ним. К Эхо и Стражу.

— Обнаружены конфликтующие внутренние запросы, — констатировал он. — Разрешение конфликта является приоритетной задачей для продолжения взаимодействия.

Я понял. Это был не просто доступ к данным. Это был тест. Архив персонифицировал свой механизм в виде этого Смотрителя, чтобы я учился не просто потреблять информацию, а управлять ее потоком. Учился договариваться с самим собой.

— Страж, — мысленно сказал я. — Твоя осторожность оправдана. Но мы можем упустить ключ, если будем искать только сухие факты.

— Эхо, — обратился я ко второму голосу. — Твоя жажда «всего и сразу» приведет к тому, что мы утонем в хаосе и не увидим главного.

Они оба на секунду примолкли, ошарашенные тем, что я говорю с ними, а не просто слушаю.

— Предлагаю компромисс, — сказал я вслух, глядя на Смотрителя. — Предоставь все данные. Но с маркерами. Пусть факты — хронология, геолокация — будут выделены одним цветом. Эмоциональные воспоминания, субъективные оценки — другим. Воспоминания, исходящие от меня — третьим. От Марка — четвертым.

Смотритель замер на мгновение.

— Запрос принят. Система категоризации активирована.

Панель за его спиной ожила. Мерцающие точки выстроились в сложные, переплетающиеся узоры, заиграли разными цветами. Это уже не был хаос. Это была карта. Карта отношений. Карта правды.

Я увидел даты встреч. Совместные проекты (оказалось, мы работали в одной сфере — что-то связанное с нейроинтерфейсами). Факты были выдержаны в холодном синем свечении.

А потом — воспоминания. Мои — зеленым. Его — оранжевым.

*Мой восторг от его новой идеи.*

*Его раздражение от моей медлительности.*

*Моя благодарность за поддержку в трудный период.*

*Его холодность, когда мне было хуже всего.*

*Мое предательство, когда я под давлением отказался от общего проекта.*

*Его прощение, которое я так и не смог принять.*

Это не была история о друге или предателе. Это была история о двух несовершенных людях. Со всеми их слабостями, страхами, моментами силы и малодушия. Правда не выбирала сторону. Она показывала обе.

— Он был твоим другом, — тихо сказал Страж, и в его голосе впервые прозвучало нечто, отдаленно напоминающее сожаление.

— И ты его предал! — констатировало Эхо уже без ехидства, с неким почтительным ужасом. — Брось кости, малыш. Круто.

Я смотрел на эту карту, на эту паутину из фактов и чувств, и меня перестало тошнить. Пришло понимание. Да, я предал. И да, он простил. И да,