Что тебе я сделала? - Диана Ставрогина
У него девушка? Мой взгляд молнией устремляется в ту же сторону.
В двух шагах от Марка, смешно перебирая короткими ногами в зимнем комбинезоне, идет маленький мальчик. От тянет к брату руку, даже не оглядываясь, и на миг я улыбаюсь в умилении.
А затем осознание обрушивается на меня снежной волной. Ход времени возобновляется.
Я снова в несущемся вперед и отказывающемся тормозить внедорожнике. Сердце улетает вниз, и я кричу, но Марк не слышит меня.
Я просыпаюсь от собственного вопля.
В комнате темно. Только круглые глаза подскочившей рядом Бусинки смотрят на меня с безотрывным беспокойством.
Из горла вырывается какой-то совершенно дикий, бесконтрольный всхлип, и я зажимаю рот ладонью. Слез нет.
Мне очень-очень плохо. Я как никогда в своей жизни хочу позвонить Марку.
Я хочу услышать его голос. Я хочу рассказать, что все было совсем не так.
Глава 18
Со дня развода проходит больше недели, но легче не становится. Я приспосабливаюсь жить с еще одной болью внутри и выворачивающим наизнанку душу чувством вины. Хожу на работу, приветливо улыбаюсь гостям кофейни вопреки собственным чувствам и стараюсь не плакать каждые пять минут.
Смерть маленького брата Марка — трагическая случайность, разумом я это понимаю. Однако не задумываться о собственной к ней причастности невозможно. Спустя три года я опять гадаю — правда, куда отчаяннее прежнего, — существовал ли реальный шанс этой аварии избежать.
Я знаю, что нет. Ничего в моем тогдашнем состоянии не предвещало проблем. Увы, доводы разума, сколь бы рациональными и объективными они ни были, не избавляют от терзаний и не успокаивают совесть.
Мое восприятие случившегося штормит: от остро-болезненного понимания произошедшего до холодно-отстраненного анализа фактов. Я не представляю, как принять и смириться с тем, что я, пусть и бессознательно, сбила ребенка насмерть.
В моменты властвования рассудка над эмоциями мне все равно никак не удается решить, что делать дальше. Набравшись смелости, я даже предпринимаю несколько попыток связаться и с бывшим личным помощником отца, и с каждым из моих охранников тех лет, но никто из них не отвечает ни на мои звонки, ни на сообщения. Очевидно, разговаривать со мной теперь, когда отец им не платит, они не планируют.
Узнать, что случилось в день аварии на самом деле, больше не у кого. Других источников информации — кроме Марка, — у меня нет. Вот только, как и я сама, он явно посвящен лишь в часть правды.
Выяснить бы, кто и что именно ему сказал…
В сравнении с остальным осознание очередного вскрывшегося только спустя время предательства со стороны отца отзывается в моей душе лишь приглушенным отголоском застарелой боли. Решить проблему самым выгодным для себя способом, не считаясь с чужими чувствами, вполне в его духе. Удивления я не испытываю.
Наверное, именно в день аварии, так и не дождавшись от отца звонка, я начала осознавать его полное ко мне безразличие. Последующие годы убедили меня в правоте собственных суждений окончательно. В его глазах я была маловыгодным, почти ненужным активом — и избавиться не с руки, и возиться не хочется.
Нетрудно догадаться, что скандальная история об аварии с моим участием и гибелью маленького ребенка, была ему совершенно ни к чему.
Я почти уверена, что во всех официальных бумагах этой аварии не существует, а брат Марка умер от естественных причин или по вине кого-нибудь другого. Один звонок моего отца — и все было решено. Вот так цинично и просто.
Теперь мотивы Марка кристально ясны, и его поведение больше не выглядит нелогичным и беспочвенным. Напротив, при здравом рассуждении я заключаю, что оно вполне закономерно.
Легальными методами моего отца он бы не переиграл никогда. Да и меня — будь я действительно виновна, как считал Марк, — он не достал бы тоже. До ареста влияние отца была грандиозным и почти бескрайним и даже после оно, подозреваю, отчасти сохранилось.
Все эти дни меня мучает вопрос: как бы я поступила, оказавшись на месте Марка? Как бы жила с мыслью, что убийца дорого мне человека не понес ни ответственности, ни наказания?
Я не могу ответить уверено, но тем не менее ощущаю мгновенно зарождающийся в душе протест, что сам по себе служит подтверждением: у меня бы тоже не получилось смириться. Дошла бы я до мести — да еще столь грязной, — или бы не сделала ничего?
У меня нет ответа. Месть кажется чем-то страшным и неприемлемым, однако и бездействие — тоже. Оно равноценно предательству. Ничего не сделать — значит признаться в собственном бессилии и нежелании бороться.
Найти верное решение этой моральной дилеммы не удается даже в теории, хотя я размышляю над ней едва ли не круглосуточно. Рядом нет никого, кто мог бы обсудить это вместе со мной. Кого-то опытного, прожившего долгую и непростую жизнь. Искать совета не у кого.
У меня столько вопросов… Часть из них я предпочитаю игнорировать. О других думаю слишком часто.
О том, почему мне и в голову не пришло узнать Марка получше, а не бросаться в омут с головой. О том, как я не заметила его истинного отношения раньше?
Его неприязнь. Отстраненность. Закрытость.
Его полную во мне незаинтересованность — очевидную до боли теперь.
Я была столь слепо в него влюблена, что любые крохи внимания с его стороны казались мне божественным благословением. Да и неоткуда мне было знать, что отношения любящих людей строятся иначе.
Всю мою жизнь я довольствовалась только крошками чужого тепла и интереса. Отец был занят собой, матери я не знала. Бабушка любила меня по-своему: сдержанно, почти холодно.
Ласковые слова, нежные объятия и долгие разговоры по душам не числились в ее языке любви — только забота о моем физическом благополучии. Я была сыта, чисто одета и здорова — ей этого хватало.
Не хватало мне, но понимание наступило только сейчас. Я была голодным до любви ребенком. И оставалось такой до сих пор.
Марк поманил меня обещанием любви, и я побежала за ним, словно голодный пес за обглоданной костью. Бездумно и безоглядно.
Наверное, после всего им сделанного я не должна переживать о том, что он думает обо мне. Но у меня не получается быть равнодушной.
Марк должен узнать правду. Я и сама не смогу жить спокойно, пока он верит, что авария — результат моей беспечности и безразличия. Я не хочу остаться в его глазах убийцей.
Нам нужно поговорить, но как заставить Марка
