Что тебе я сделала? - Диана Ставрогина
Стараясь перебороть явно надвигающийся обморок, я на секунду крепко зажмуриваюсь. Меня качает как пьяную. По коже бегут мурашки онемения, а голова взрывается острой болью. Через секунду становится чуть легче, и я сразу же нахожу взглядом уже удаляющегося от меня Марка.
Я вижу его широкую спину, а затем и мигнувшую фарами машину поблизости. Марку нужно пройти до нее всего несколько шагов. Даже если у меня получится его нагнать, он не останется и не выслушает.
Не оборачиваясь, он садится в машину и, не задерживаясь, уезжает, а я опускаюсь на землю, в миг растеряв последние силы, и прячу в ладонях лицо. Давление в грудной клетке кажется смертельным. Я хочу сделать вдох — и не могу.
Господи… Не может быть. Не может…
Я утыкаюсь лбом в колени и обнимаю себе руками. Мне кажется, еще немного — и я начну рвать на голове волосы и кричать.
В действительности я лишь раскачиваюсь на месте, будто убаюкиваю себя сама в надежде уснуть и забыть об очередном кошмаре. Ожидаемо безрезультатно.
— …тете плохо!
— Ваня, ну-ка иди ко мне скорее!..
Как же звали брата Марка?.. Он так и не сказал.
Сквозь не утихающий в голове гул я слышу то возмущенные, то настороженные голоса прохожих, вот только очнуться от паралича не могу. Людям, конечно, нет до меня никакого дела, но я предпочла бы свихнуться дома, а не посреди улицы.
Когда рядом кто-то намеренно громко заговаривает о вызове полиции, тело начинает мне подчиняться. Я встаю и, сильно покачнувшись, едва не падаю обратно. Ноги едва меня держат.
…Не может быть…
Не. Может. Быть.
Я бреду к метро и еду домой без участия разума, исключительно на мышечной памяти и ответственности за Бусинку. Мои мысли до сих пор у ЗАГСа, и мозг вновь и вновь прокручивает одни и те же слова.
Я вспоминаю день аварии так подробно, как только способна. Ничтожные секунды до и долгие часы в больнице после. Разговоры с врачом и приехавшим за мной водителем — отец был в командировке, а вернувшись через два дня, даже не поинтересовался моим здоровьем.
Столько лет я старалась не возвращаться к тому дню, не желая раз за разом переживать укоренившийся внутри страх, бессилие перед которым расстраивало меня неимоверно. Отказалась от вождения, пересела сначала в машину с личным водителем, а после ареста отца — на общественный транспорт. И почти забыла о случившемся.
Авария осталась в прошлом пусть и травмирующим, но все же незначительным эпизодом. Ерундой, не стоящей внимания.
…Не может быть…
В квартиру я почти вваливаюсь. Мысленный поток мутный, словно отравленный, высыхающий ручеек. Глаза печет. Сердцебиение настолько частое и громкое, что сосредоточиться на окружающей среде очень сложно. Я и дышу с перебоями.
Бусинка, как и положенно любой уважающей себя кошке, уже сидит у порога и мое появление встречает недовольным писком: время ужина и приема противных лекарств наверняка прошло. Почувствовав приветственное прикосновение к ноге, я вдруг несдержанно всхлипываю. Просто потому, что кто-то все еще ждет и любит меня.
— Прости, — шепчу я хрипло и, склонившись к Бусинке, принимаюсь почесывать ее за ухом. Хочется подхватить пушистую теплую тушку на руки и стиснуть в объятиях, но моя кошка не из тех, кто одобряет подобное нарушение границ.
Принимая ласку, Бусинка довольно мурчит и, хаотично петляя, трется о мои ноги, а у меня немного кружится голова от резкой смены позы. И от перевернувшегося несколько часов назад вверх тормашками мира.
Пошатываясь, я бреду в ванную. Мою руки и несколько раз плескаю в лицо ледяной водой несмотря на накрашенные тушью ресницы. С отупелым равнодушием замечаю, что снова успела расцарапать запястья — наверное, еще на улице около ЗАГСа. Кожа красная и местами в капельках крови, однако физической боли я не чувствую, даже когда с усиленной сосредоточенностью пытаюсь сфокусироваться на собственных ощущениях.
Ничего. Ни голода, ни жажды, ни дискомфорта. Словно я не живой человек, а мумифицированное чучело.
На полном автопилоте я кормлю Бусинку паштетом и даю лекарства, а после через силу отправляюсь в душ. Грязь сегодняшнего дня нужно смыть.
Вода обжигает — и это первое, что мне удается почувствовать за эти долгие часы. Я стою под душем долго, чуть ли не до потери пульса. Жаркий и влажный воздух застревает в горле, я начинаю задыхаться. Выбираться из ванной приходится с трудом.
В теле — неподъемная тяжесть. Веки слипаются, хотя за окном едва начинает смеркаться. Из последних сил я раскладываю потрепанный временем диван и забираюсь под одеяло. Бусинка запрыгивает следом за мной и принимается мять лапами край подушки. Я зажмуриваюсь и отключаюсь под ее тихое мурлыканье.
Мне снится авария. Полуправда — полуложь. Сотканная из реальности и фантазий пыточная иллюзия.
Как и тогда, я сажусь за руль и нервно вздыхаю, прежде чем выехать с парковки на дорогу. Мандраж новичка, лишь недавно получившего права, накрывает меня каждый раз.
Водила я крайне аккуратно. Настолько, что сопровождавшая меня всюду охрана не удерживалась от шуток: привыкшим к опасности мужикам доставляло мало удовольствия плестись за мной на черепашьей скорости. Я, однако, на их уговоры прибавить газу не поддавалась: зима, на дороге непонятно что, а у меня почти не опыта.
Однако во сне что-то меняется. Без всякой причины я вдруг решаю погонять. Набираю запредельную скорость и несусь по дороге, наплевав на оживленное движение и гололед.
На улице огромными хлопьями падает снег, видимость отвратительная, а я смеюсь, будто сумасшедшая, и мчусь по белоснежному полотну. Водители кричат мне вслед, десятки гневных гудков сливаются в единый возмущенно-предупредительный вопль. Мою машину внезапно и резко заносит на повороте, и я теряю управление.
В глаза бьет вспышкой света. Словно из ниоткуда прямо на дороге появляется Марк. Вопреки всем законам Вселенной время останавливается.
В моем сне Марк выглядит иначе. Как самый обычный студент.
На нем модная куртка из масс-маркета — у нас в таких ходит половина универа, — грязно-синие джинсы и черные, плохо зашнурованные мартинсы. На голове нет шапки, темные волосы взъерошены и торчат в разные стороны, на тонких губах играет беззаботная улыбка, в синих глазах — ни капли холода.
Марк явно с кем-то говорит. Слушает, внимательно кивая, а потом смеется, запрокинув голову. На плече болтается потрепанный небрежностью хозяина битком набитый рюкзак, и он поправляет его правой рукой, а левую протягивает куда-то вперед, словно приглашая за
