Журнальный век. Русская литературная периодика. 1917–2024 - Сергей Иванович Чупринин
В условиях конкуренции с книжными издательствами, – говорит Александр Ливергант, – мы ориентируемся на то, чего нет в книжных магазинах, стараемся опережать издателей переводной литературы и рассказываем о том, что происходит сегодня в литературном мире[269].
Словом, жизнь продолжается. А раз так, то, по-прежнему ориентируясь прежде всего на переводчиков и критиков-экспертов экстра-класса, нужно сосредоточенно работать над выращиванием достойной творческой смены. Или, даже потеряв спонсоров, по-прежнему, как и в былые тучные годы, лучшим из лучших ежегодно присуждать журнальные премии – их в «Иностранке» целый букет: «Иллюминатор» (за перевод книги), «Инолит» (за большую прозу в журнале), «Инолитл» (за малую прозу и поэзию на страницах журнала), премия памяти Алексея Зверева (за эссе, очерк, критическую статью на страницах журнала), премия памяти Соломона Апта (начинающему переводчику).
Да простят меня коллеги, и отнюдь не только из этой редакции, но вспоминается давний-предавний рассказ Игнатия Потапенко про обнищавшего аристократа, у которого денег на сорочку уже не было, но который, выходя на люди, непременно прикалывал накрахмаленную манишку к своему ветхому фраку.
Пусть тираж упал, хотя по количеству подписчиков «Иностранка» и сейчас, кажется, лидирует среди толстых ежемесячников. Пусть редакционный коллектив ужат до minimum minimorum. Жить нерыночному изданию в условиях беспощадного рынка действительно нелегко, а перспективы туманны. Но миссия у журнала остается той же, что и всегда: быть окном из нашей, привычной действительности в иные миры, какими бы удаленными от нас они временами ни казались.
«Вопросы литературы». Кому? И о чем?
Замысел академического и в то же время писательского журнала «Вопросы теории и истории литературы» возник еще в 1954 году, и заместитель генерального секретаря ССП Константин Симонов предложил тогда главным редактором назначить Владимира Ермилова[270].
Административная улита, впрочем, нескоро едет, и ее кадровые намеренья меняются, так что помеченный апрелем первый номер журнала под уточненным названием был сдан в печать в июне 1957-го, а свет увидел только в августе. Его руководителем значился уже Александр Дементьев, успевший зарекомендовать себя как безотказный литературный функционер с двойным опытом: в конце сороковых он громил космополитов в Ленинградском университете и тамошней писательской организации, а в начале пятидесятых служил комиссаром при Твардовском в вольнодумном «Новом мире».
Журналу, которому было вменено подчиняться одновременно и Союзу писателей СССР, и Институту мировой литературы Академии наук, следовало бы опираться на традиции, однако где ж их взять? Опыт питерской «Книги и революции» (1920–1923, 1929–1930), московской «Печати и революции» (1921–1930), равно как «Литературного критика» (1933–1940) и «Литературного обозрения» (1936–1941), отражавших совсем иные реалии, пригождался плохо, и начинать пришлось с нуля.
Структура издания установилась, впрочем, сразу: духоподъемная или, что то же самое, установочная статья на открытие каждого номера[271], раздел теории, работы по истории русской дореволюционной, многонациональной советской и зарубежной литературы, публикации архивных материалов, сообщения, рецензии и обзоры, хроника событий в ИМЛИ и других научных институциях.
Вот самый первый, стартовый номер – начальству, как клятва в верности, адресована статья Александра Караганова «Ленин и „литературная часть партийного дела“», зато дальше, дальше… Николай Конрад, Дмитрий Лихачев, Борис Реизов, Дмитрий Благой, сам Дементьев – первые по тем временам персоны отечественной филологии! И рецензионный раздел на загляденье – среди авторов «коротышек» Борис Эйхенбаум, Наум Берковский, Георгий Лесскис, Андрей Робинсон, да хоть бы даже Иосиф Гринберг с Яковом Эльсбергом, не слишком уважаемыми, зато всем известными.
Это номер, конечно, парадный. Но оно и дальше так пойдет – на балансе между казенными рассуждениями о социалистическом реализме и текстами, в которых дышала живая мысль. Доминирующее положение занимали, само собой, статьи сановных В. Перцова, Б. Бялика, В. Щербины, М. Храпченко, Р. Самарина, Л. Новиченко, И. Анисимова, Г. Ломидзе, В. Кирпотина, А. Овчаренко, других мастодонтов. Однако появлялись уже – то с развернутыми статьями, то с рецензиями – и Елеазар Мелетинский, Юрий Лотман, Лев Копелев, Раиса Орлова, Бенедикт Сарнов, Владимир Турбин, Григорий Померанц, Владимир Лакшин, Михаил Гаспаров, Алла Марченко, Ирина Роднянская, Олег Михайлов, несколько заметных статей удалось напечатать Лидии Чуковской. С особенной же щедростью была в те первые годы представлена младая (тогда) поросль Института мировой литературы – Петр Палиевский, Юрий Манн, Георгий Гачев, Вадим Кожинов и Сергей Бочаров.
Стоит, правда, принять во внимание, что одной из дебютных публикаций Кожинова стала статья «Ленин о значении термина „типичное“» (1958, № 2), да и Бочаров отметился ритуальным текстом «Статьи В. И. Ленина о Толстом и проблема художественного метода» (1958, № 4). Таков уж действительно был ритуал: без имени Ленина нельзя было представить себе содержание ни одной журнальной книжки. На что бесспорный классик Борис Эйхенбаум, но и он отдал свой динарий кесарю статьей «О взглядах Ленина на историческое значение Толстого» (1957, № 5).
Так что быль молодцам не укор. Гораздо важнее то, что полемика, споры в журнале были пока еще не предусмотрены. Мастодонты, случалось, ссорились в своем кругу, обсуждая несравненные достоинства соцреалистического метода, но эти распри тупо- и остроконечников были интересны разве лишь им самим. А вот о том, что сотрясало писательские собрания и пленумы, другие литературные издания, ни слова. И это даже странно: ведь время в конце 1950-х было турбулентным, и друг другу пощады не давали два импульса – один, заданный очистительным XX съездом, другой – панической реакцией начальства на венгерский мятеж. Литература понималась как поле идеологического сражения, поэтому все обязаны были вынести бескомпромиссную партийную оценку и альманаху «Литературная Москва», и роману Владимира Дудинцева «Не хлебом единым», и скандалу вокруг пастернаковского «Доктора Живаго» – все, кроме «Вопросов литературы».
Ничего беспокоящего власть и читателей, уравновешенная срединность как магистральная линия, и эта позиция сохранялась в журнале даже тогда, когда Дементьев в 1959 году ушел по зову Твардовского его первым заместителем в «Новый мир», а в «Вопросах литературы» началась растянувшаяся на тридцать лет эпоха Виталия Озерова.
Он, если судить по его собственным сочинениям и докладам, был, конечно, из твердолобых мастодонтов[272], но как редактор оказался неожиданно вменяемым: в Союзе писателей, где служил одним из руководителей, разумеется, голосовал за все, что положено, но с палаческими инициативами сам не выступал, негласно потакал авторам журнала «Юность», где его жена М. Л. Озерова в течение тридцати лет заведовала отделом прозы, и вообще без крайней необходимости в дерьмо старался не вляпываться. Это важно, но несравненно важнее, что роль главного редактора пришлась ему на удивление впору. Как вспоминает Евгения Кацева, в течение многих лет бывшая при нем и ответственным секретарем редакции, и секретарем партийной организации, «организатор Озеров был отменный, да и возможности у него были немалые»[273].
Дела давно минувших дней, конечно, и сейчас, невозможно, пожалуй, узнать, в каких случаях журнальные новации возникали по его личной инициативе,
