Ханское правосудие. Очерки истории суда и процесса в тюрко-монгольских государствах: От Чингис-хана до начала XX века - Роман Юлианович Почекаев
В казахстанской историографии традиции суда биев связывают с неким Майкы-бием – соратником Чингис-хана, который якобы и заложил основы степного правосудия [Зиманов, 2008, с. 17, 43]. И хотя есть основания сомневаться в реальности существования этого деятеля (сведения о котором сохранились лишь в степных преданиях), традиция народного суда в Степи, несомненно, имела весьма древние корни, сформировавшись еще во времена, предшествовавшие образованию Монгольской империи.
Однако в течение длительного времени суд родо-племенных вождей или выборных судей (и те, и другие в казахской традиции именовались биями) носил локальный характер: на государственном уровне действовал ханский суд в лице самих монархов, их наместников или назначавшихся ими судей-яргучи. В отдельных улусах, правители которых провозглашали ислам государственной религией, статус государственных судебных инстанций также приобрели суды кади, выносившие решения на основе шариата.
В XIV–XV вв. монгольская имперская государственность пришла в упадок: сначала было разрушено политическое и идеологическое единство чингисидских улусов, а затем каждый из них и сам распался на целый ряд государств и владений. В этих условиях потомки Чингис-хана, «по инерции» сохранявшие монополию на ханский трон, были вынуждены опираться на влиятельных родо-племенных вождей, которым делегировали, в частности, права наместников над отдельными регионами и значительные судебные полномочия.
В XV–XVI вв. влиятельные беки приобретают административные и судебные полномочия в целом ряде постордынских государств – Казанском, Касимовском, Крымском ханствах [Акчурин, Ишеев, Абдиев, 2021, с. 66, 67, 73; Аметка, 2004, с. 8; Рустемов, 2016б, с. 604; Фукс, 2008, с. 490–491]. Имеются сведения о том, что один из первых казахских ханов Касым (1509–1519) уже вынужден был во многом опираться на родо-племенных вождей и, соответственно, делить с ними властные полномочия [Зиманов, 2008, с. 162].
Параллельно с усилением роли беков возрастает и значение суда мировых посредников: иностранные современники отмечали его применение еще в Золотой Орде первой половины XV в., и со временем он приобретал все большее распространение в постордынских государствах (см. об этом подробнее: [Почекаев, 2015, с. 266–275]). Например, английский авантюрист Д. Смит, побывавший в Крымском ханстве на рубеже XVI–XVII вв.[229], сообщал, что «в каждом татарском поселении, каждой орде применяются только свои обычаи» [Калашников, 2013, с. 24–25]. Исследователи высказывают предположения о существовании «народных судов» и в Казанском ханстве [Мухамедьяров, 2012, с. 231] (ср.: [Худяков, 1996, с. 690]).
Однако на основе дошедших до нас источников можно сделать вывод о том, что именно в Казахском ханстве эта традиция доверять суд не только знатным и влиятельным главам родов, но и лицам, известным своей справедливостью и знанием степных обычаев, получила наибольшее распространение. И эту тенденцию не могли игнорировать казахские ханы. Апогеем влияния выборных судей – биев – в казахской политико-правовой жизни стало составление свода законов «Жеты жаргы» («Семь установлений») в период правления Тауке-хана, на рубеже XVII–XVIII вв. К составлению этого свода он, в ущерб своим многочисленным родичам-султанам, привлек трех наиболее влиятельных биев: Толе-бия от Старшего жуза, Казыбек-бия – от Среднего и Айтеке-бия – от Младшего [Зиманов, 2008, с. 43, 44, 163].
Этот законодательный свод демонстрирует признание и санкционирование многих норм обычного права в качестве общеобязательных правил поведения в масштабе всего Казахского ханства, что, в общем-то, было характерно для тюрко-монгольских обществ XVI–XVIII вв., в условиях упадка авторитета ханской власти и необходимости поиска новых факторов признания и поддержки со стороны подданных (см. об этом подробнее: [Почекаев, 2022б, с. 234–249]). Следствием этого процесса стало подчинение нормам вновь созданного степного законодательства и самих Чингисидов, прежде фактически стоявших над законом (правда, больше это касалось права требовать возмещения причиненного им ущерба, нежели несения ответственности ими самими). Таким образом, у нас нет оснований считать, что даже после принятия и введения в действие «Жеты жаргы» право судить Чингисидов было предоставлено биям[230]. Точно так же ханы и султаны не были подсудны ни судам беков, ни шариатским судам в других государствах Джучидов рассматриваемого периода [Калашников, 2013, с. 25; Михалон Литвин, 1994, с. 69, 70].
Однако процесс снижения авторитета ханов и султанов в Казахской степи и, соответственно, возрастания роли родо-племенных предводителей, биев и батыров продолжался и в XVIII в. Ханы и султаны подорвали свой престиж тем, что были вынуждены признавать зависимость от иностранных властителей – правителей Джунгарского ханства, затем Российской империи, а со второй половины XVIII в. еще и империи Цин, предоставляя им заложников, что прямо свидетельствовало об их несамостоятельности, отсутствии суверенной власти. В результате распада Казахского ханства на отдельные жузы стали появляться не только ханы, управлявшие не одним жузом, но и ханы внутри каждого из них – порой по нескольку претендентов на трон одновременно. Нечего говорить, что в таких условиях власть ханов могла существенно уступать влиянию авторитетных родо-племенных вождей и степных судей, в результате чего процесс на основе степного обычного права составлял весьма успешную конкуренцию ханскому суду золотоордынской эпохи.
Неудивительно, что, когда власти Российской империи в 1730-е годы приняли в подданство сначала Младший жуз, а затем и Средний, они не могли проигнорировать эту тенденцию и увидели возможность укрепления своих позиций в Казахской степи в том числе путем установления контактов с родо-племенной знатью из «черной кости», с представителями которой взаимодействовали напрямую, зачастую игнорируя их номинальное подчинение тому или иному хану Чингисиду. Для привлечения на свою сторону влиятельных биев и батыров имперские власти решили даже восстановить уже довольно давно не использовавшийся в Казахской степи титул тарханов, который отныне жаловался не ханами, а уже имперской администрацией (см. об этом подробнее: [Почекаев, 2022б, с. 196–203])[231].
Роль биев в судебной сфере также принималась во внимание российской администрацией: вышеупомянутый И.И. Неплюев обращался в Санкт-Петербург с предложением о создании пограничного суда с участием представителей ханского рода и влиятельных «старшин» [Васильев, 2020, с. 219]. Эта идея, как известно, была реализована О.А. Игельстромом, который в середине 1780-х годов организовал такой Пограничный суд, причем с согласия императрицы Екатерины II включил в него именно родо-племенных предводителей «черной кости», поскольку султаны Чингисиды демонстративно отказались участвовать в работе данного учреждения [Лапин, 2012, с. 228–233].
Таким образом, султан Барак, решившись прибегнуть к суду биев, несомненно, учитывал и значение этих деятелей в глазах населения Казахской степи, и особенности их статуса в отношениях с Российской империей – новым сюзереном казахских жузов. Последнее было весьма важно, поскольку оренбургская администрация, не выказывая намерений преследовать Барака за убийство Абулхаира, тем не менее не спешила и оказывать ему поддержку. В этих обстоятельствах решение суда биев в пользу подсудимого могло вернуть султану расположение как населения Казахской степи, так и имперских пограничных властей.
Согласно степным обычаям сами участники гражданского или уголовного дела имели право выбрать себе судью-посредника, благо число биев в Казахской степи всегда было довольно значительным [Валиханов, 1985б, с. 87–88]. Учитывая высокий статус самого подсудимого и то, что жертвой оказался не менее высокопоставленный правитель, а также то, что убийца и убитый принадлежали к разным жузам
