Ханское правосудие. Очерки истории суда и процесса в тюрко-монгольских государствах: От Чингис-хана до начала XX века - Роман Юлианович Почекаев
Однако гораздо более объективную и целостную картину по этому вопросу позволяют составить акты правоприменительной практики – административные и судебные документы, благодаря которым становится понятным, в какой мере писаные правовые акты оказывались востребованы на практике и каково было соотношение монгольского национального права и волеизъявления маньчжурских властей, в частности, в отправлении правосудия в Монголии. Примеры эффективных исследований такого рода мы имеем в отношении Внутренней Монголии [Erdenchuluu, 2014]. Тем не менее и во Внешней Монголии цинские правители со временем стали распространять свое влияние на судебную власть, пользуясь тем, что ее осуществляли представители монгольской администрации, которые со временем все больше попадали под контроль цинских властей.
В настоящем исследовании мы намерены проследить эти изменения на примере разбирательства двух дел об убийствах, имевших место в Халхе в 1788 и 1790 гг.
Оба преступления были совершены в хошуне князя Уржинжава, входившем в Тушету-ханский аймак, и их расследование оказалось гораздо более запутанным, чем выглядело на первый взгляд, что, вероятно, и обусловило интерес к ним Ч.Р. Боудена, который осуществил детальный содержательный и историко-филологический анализ документов, посвященных этим делам[236] [Bawden, 1969a; 1969b]. Результаты его исследования позволяют провести подробный историко-правовой (вернее, историко-процессуальный) анализ данных дел.
Первое преступление, дело о котором разбиралось в 1788 г., состояло в том, что мать убила своего несовершеннолетнего сына и попыталась убить дочь, а затем – совершить самоубийство. Убийца, «палаточная рабыня» по имени Дашджид, была обнаружена в бессознательном состоянии вместе с задушенным сыном и полузадушенной дочерью одним из ее земляков, услышавшим шум в юрте, после чего ее хозяин заявил о совершении преступления, что и послужило основанием для расследования, взятого под контроль самим князем Уржинжавом. Следователями были назначены два хошунных чиновника, цзангин Ванчик и бошко Чавга, которые осмотрели место происшествия, а также допросили саму убийцу, обнаружившего ее работника и хозяина рабыни.
В результате выяснилось, что Дашджид выросла в бедной семье, ее неоднократно выдавали замуж, но каждый раз муж возвращал ее домой после нескольких месяцев совместной жизни, что, однако, не помешало ей стать матерью двух дочерей и сына. Однажды она была обвинена в краже овцы и, поскольку не могла выплатить полагающийся штраф, одна из ее дочерей была конфискована и отдана хозяину овцы. После этого, убедившись, что Дашджид не в состоянии прокормить себя и оставшихся детей, власти хошуна решили передать ее на содержание (по сути – в рабство) зажиточному жителю ее же хошуна. Вскоре до женщины дошли слухи, что хозяин ее дочери поставил ей на лоб рабское клеймо, всячески издевается над ней и намерен продать в другой хошун. В отчаянии из-за своей несчастной судьбы Дашджид и попыталась убить сначала двух своих детей, а потом и себя саму путем удушения.
Показания рабыни по делу о краже овцы также были проверены: чиновники, осуществлявшие расследование, допросили хозяина овцы по имени Цэвэн, а кроме того, мейрена Аминду – чиновника, который рассматривал это дело и наложил наказание на Дашджид в виде конфискации ее дочери. Оба допрошенных подтвердили показания подсудимой. Показания были тщательно записаны и переданы князю Уржинжаву, который на их основе подготовил собственный отчет о проведенном расследовании, снабдил его своими комментариями и направил главе чуулгана князю Сундэвдоржу, сообщив также, что Дашджид не может быть доставлена в ямынь (резиденцию) главы чуулгана для суда, поскольку снова беременна и не вынесет дороги.
Однако результаты следствия не вызвали доверия у князя Сундэвдоржа, который, в свою очередь, направил двух своих чиновников, мейрена Гомбожава и заланга Галсанга, для проведения нового, независимого расследования. Поначалу результаты следствия хошунных чиновников подтвердились, однако когда дело дошло до допроса подследственной Дашджид, она дала совершенно иные показания. Она заявила, что вовсе не крала овцу, а получила ее от супруги хозяина, приказавшей выделать овчину и позволившей в награду за это съесть мясо. Однако хозяин овцы не поверил в это и обвинил Дашджид в краже мяса, после чего и была конфискована одна из ее дочерей. Эти показания заставили чиновников чуулгана еще больше усомниться в объективности следствия князя Уржинжава и провести собственное расследование, вновь допросив всех свидетелей убийства ребенка и попытки самоубийства рабыни, а также дела о предполагаемом похищении овцы. В результате выяснилось, что жена хозяина овцы и в самом деле дала животное Дашджид, после чего и ее муж был вынужден подтвердить это, признав, что запугал рабыню, заставив взять на себя вину. Таким образом, конфискация дочери Дашджид и преследование ее самой вплоть до продажи в рабство были признаны незаконными, и именно эти выводы глава чуулгана представил в вышестоящую инстанцию – Лифаньюань, т. е. маньчжурское ведомство, в компетенции которого находилось управление монгольскими землями [Bawden, 1969a, р. 78–80, 82, 83].
Тщательно изложив показания, полученные в ходе обоих расследований, князь Сундэвдорж дал собственную трактовку случившегося, указав на процессуальные нарушения, допущенные чиновниками при расследовании как дела о краже овцы, так и дела об убийстве, – в частности, поверхностное расследование кражи овцы мейреном Аминду, давление на Дашджид со стороны хозяина овцы Цэвэна и проч. В заключение глава чуулгана сформулировал рекомендацию для решения по делу, в которой он предлагал назначить выплату Дашджид компенсации хозяином овцы в виде трех «девяток» скота и возвращения ей ранее конфискованной дочери (которой, впрочем, как оказалось, никто не ставил рабского клейма и не прижигал ноги), последней также рекомендовалось передать одну «девятку» скота. Предлагалось к тому же наградить скотом из штрафа, наложенного на хозяина скота, туслагчи Дашдондова – заместителя князя Уржинжава, который помог провести новое расследование, а также чиновников Гомбожава и Галсанга, которые его и осуществляли [Ibid., р. 83–85].
Через несколько месяцев, уже в следующем году, в чуулган поступило послание из Лифаньюань, содержащее указ от имени императора по расследуемому делу. Маньчжурские чиновники, ознакомившись с собранными материалами, пришли к выводу, что меры наказания, предложенные главой чуулгана, недостаточны, и предложили собственный вариант привлечения к ответственности виновных: чиновника, наказавшего Дашджид за предполагаемую кражу овцы, – снять с должности и лишить ранга тайджи, покупателя ее
