Сельский шик для мажора - Даниэлла Ник
– Я не знаю, Лека. Но мне кажется, я ему нравлюсь.
– А он тебе?
– Думаю, тоже. Я сама не своя, даже Анке не говорила. Как Матвей тебя проводил вчера?
– Мы целовались, Даша! – в конце ставлю обезьянку, закрывающую ладошками мордочку.
– Да ладно? – выпученные глаза. – Круто! Я видела, как она пялился на тебя весь вечер.
– Вика вещи собирает, за ней папа приехал.
– Капец, новости! Домой она?
– Ага! Кричала, что расстались с Матвеем. У нее с Демьяном что-то было.
– Мы видели их вчера, когда у Пашки были. Но я подумала, что просто общаются. Они в пристрое были, знаешь? Типа курить ходили. Прости, что не сказала вчера.
– Вот он кобель! – зло набираю я. – И с Заусенкой, и с Викой этой и ко мне еще потом клеился. Фу!
– Аленка! – по голосу бабушки слышу, что она уже сердится. – Убери телефон, живо!
– Иду, ба!
Быстро набираю Дашке, что позднее спишемся, и выхожу в гостиную.
Глава 18. Алена
Встретив гостей, мы усаживаемся за стол. Напротив меня стоит пустая тарелка с граненым стаканом водки, накрытым куском черного хлеба. Это для деда, по традиции. Почтив его память минутой молчания, начинаются обычные разговоры. Про жизнь, быт, урожай, и, конечно же, местные сплетни.
Мама рассказывает про развод своей одноклассницы, муж которой за ней с вилами бегал на днях, тетя Нина нахваливает бабушкину стряпню. Все, как обычно. Позднее мы всегда ходим на кладбище. В детстве я просто обожала поминки. Событий в поселке не так много. Поэтому, похороны и свадьбы – это приключение. Шлепая веселой гурьбой на кладбище, старшие всегда угощали нас конфетами, и обязательно рассказывали интересные истории про людей на фотографиях, погребенных под памятниками. Сегодня же все сложилось несколько иначе. Захмелев, дядя Витя, сосед, вышел на улицу покурить папироску, а мы начали собирать с собой гостинцы. Переговариваясь между собой, складываем в полиэтиленовые пакетики пирожки, пряники и конфеты.
Мои двоюродные братья и сестры не приехали, и я присматриваю за детьми. Все, как один, сидят в Тик-токе и смотрят ролики. А Мила, самая младшая, ей девять, снимает рилсы. Она хочет стать блогером и весьма успешным. Еще бы, у нее целых девять подписчиков!
– Девки! – хрипло кричит с улицы дядя Витя. – Выходите скорее.
Я выглядываю в окно, широко раскрыв створку, и наблюдаю картину маслом. По улице, улепетывая со всех ног, бежит Вика в белоснежных джинсах, а за ней несется разъяренная Заусенка. Судя по крикам, они делят Демьяна. А мне становится так смешно, что я не могу сдержаться. Нашли, кого делить, пельменного магната!
Догнав городскую, Юлька набрасывается на нее с кулаками, и цепляется в волосы.
– Эй! – кричит им дядя Витя. – А ну, прекратить!
Юля с Викой не обращают на него никого внимания, барахтаясь в пыли. В этот момент, соседка тетя Зина, напротив дома которой происходит сие действо, выпускает на прогулку своих гусей. В принципе, они безобидные, только шипят. Но, если сильно разозлятся, могут и ущипнуть. Я их боюсь, как огня, поэтому в том переулке стараюсь не ходить лишний раз. Птицы же, завидев чужаков, изогнули свои длинные шеи, и, распустив крылья, приближаются к девушкам.
Для тех, кто не знает, гуси в деревне – это не только симпатичные птицы, но и охранники, которые защищают свою территорию. Когда гусыни чувствуют опасность или хотят защитить своё гнездо, сбиваются в стадо и используют клюв, широко расправив крылья.
Спасает от опасности тетя Зина, вылетевшая из дома. Она окатывает водой из ведра гусей, и, конечно, попадает на девиц, которые, опешив от шока, наконец, отпустили друг друга.
На это действо высыпала посмотреть, наверное, вся улица.
– Че пялитесь? – обиженно бурчит Юлька, вытирая нос рукой. В ответ, жители только хохочут.
– Папа! – кричит Вика, завидев черный джип своего родителя. – Поехали отсюда скорее. Не поселок, а сумасшедший дома.
– Вот и проваливай! – кричит ей Юлька. – И на глаза мне не появляйся, а то выцарапаю.
– Нужны вы мне, придурки! – храбро кричит Вика, забираясь в машину. – Сходила, блин за яйцами!
Черная машина разворачивается, и, подняв столп пыли, скрывается за поворотом. Шоу окончено.
После кладбища, мы возвращаемся домой, где я мою посуду, а мама убирает со стола.
– Надо же, какой хороший мужчина, – болтает она без умолку. Бабушка притомилась, и отправилась в свою комнату немного полежать. – Машину мне починил, представляешь?
– А что было-то?
– Да свечи надо было поменять! Он нашел, у деда на полке хранились. И все заработало. И за пирожки раз десять спасибо сказал.
– Повезло тебе, мам.
– Ага, и на том спасибо. Ты куда намылилась вечером?
– Гулять пойду! – пожимаю плечами. – Мы с девчонками на речку еще хотели.
– Так Ильин день прошел давно, нельзя купаться.
– Мам, ну что за стереотипы? Вода ведь не цветет еще, значит, можно! – хихикаю. Они с бабушкой верят в приметы. Например, всегда садятся на дорожку, или смотрятся в зеркало, если зачем-то вернулись. Да чего уж там, бабушка всегда меня крестит, если я из дома ухожу. Думает, что я не вижу, но я-то знаю. В зеркало все видно!
– О, соседи появились! – кивает мама в окно, ведущее в огород. – Давненько не видно было. Давай, пирожки унеси им.
– Мам!
– Что, мам? Еще скажут потом, что местные негостеприимные. Иди, я домою. И возьми побольше, голодные, поди.
– Сама сходи. Там делов-то на две минуты.
– Вот еще! Твои ровесники, иди, не спорь.
Я, тяжело вздохнув, выключаю воду. Складываю по разным пакеты пирожки, чтоб не перепутать, где какие. Это тоже мама велела, и, толкнув дверь, выхожу в сени. Галоши не надеваю, натягиваю сандалии, что не остается без маминого внимания и ехидного взгляда.
– Что? – искоса смотрю на нее.
– Красивая ты у меня, Аленка. Надеюсь, хоть ты замуж счастливо выйдешь.
– Я не собираюсь замуж, мам. Мне только восемнадцать исполнилось! Ты меня и то в девятнадцать родила!
– Да не тороплю я, что ты? Тебе учиться надо!
Кивнув, я выхожу на улицу. Пират, завидев меня, заливисто лает. Я, потрепав его по холке, замечаю, что всю воду выпил. Жарко
