Сельский шик для мажора - Даниэлла Ник
– Всего хорошего, Вика! – усмехаюсь я.
– Я сейчас же звоню папе, и он меня заберет. Ясно?
– Ты можешь делать все, что хочешь! – пожимаю плечами.
– И знаешь что? – оборачивается она, сердито шагая к палатке. – Демьян меня поласкал вчера там, куда ты и не суешься со своими принципами, не пальцами, а языком. И мне понравилось!
– Нашла, чем гордиться! Лучше бы молчала!
Глава 16. Алена
– Вставай, лежебока! – тянет с меня одеяло бабушка.
– Который час? – спрашиваю, с трудом разлепляя веки.
– Одиннадцать уже! Пора подниматься, скоро родня уже приедет. Мы с мамой все приготовили, иди на стол накрывай.
– Ой! – стону я. Голова просто раскалывается. Видимо, он недосыпа, потому что я не так много выпила вчера.
– Ты во сколько явилась вчера, стрекоза? – лукаво смотрит на меня бабуля.
– Не знаю, – потягиваюсь на кровати. – Часа в четыре, может.
– С Демьяном гуляла? Я слышала, Пиратка лаял.
– Нет, ба. Не с Демьяном. Мы расстались.
– Да? – удивляется она, усаживаясь рядом. Жуть как любит слушать истории любви. – А что такое?
– Ой. – морщусь я. – Да много всего. У нас и не отношения были, а непонятно что.
– Помиритесь еще! – машет бабушка рукой, явно теряя интерес. – Милые бранятся только тешатся.
– Вот еще! Он мне с Заусенкой изменил!
– Да? – тут же возвращается на место бабуля. – С Юлькой, что ли?
– С ней, ага.
– Ты хоть не плачешь, моя красавица? – гладит меня по голове своей теплой ладошкой. От нее пахнет тестом и немного зеленым луком.
– Вот еще! Пусть он плачет. Просто, обидно немного.
– Ну, в таком возрасте, кто доступнее, с тем и веселее. Все, Лелька, поднимайся. Мама там кофе сварила, на столе молоко свежее от Зорьки. Иди умывайся, я кровать за тобой заправлю. И в зеркало посмотрись, как панда, ей богу!
Я отправляюсь в ванную комнату, где быстро принимаю душ, волосы укладывать долго, я их просто заплетаю в косу. Запрыгиваю в летний сарафан, и захожу на кухню.
Мама с бабушкой постарались на славу, наготовили кучу еды и даже испекли пирожки. Сегодня у деда Сережи поминки, в этот день у нас всегда много гостей. Сначала мы собираемся у нас в доме, а потом все вместе идем на кладбище, где похоронен дед, прабабушка и прадедушка, еще какие-то дальние родственники. Я каждый раз пытаюсь запомнить, кем они мне приходятся, и всегда забываю.
– Мне немного совестно, – вздыхаю я, усаживаясь за стол. Рука сама тянется налить молоко, а в другой руке уже зажат пирожок. – Не помогла вам совсем.
– Ну, хоть совесть еще имеется! – хмыкает мама, заправляя винегрет постным масло.
– Ммм! – стону я от удовольствия. – С луком и яйцом, мои любимые!
У ба потрясающие пирожки, а рецепт, по которому она их печет, бережет как зеницу ока.
– Я еще с рисом и мясом испекла! – сообщает мне бабуля, снимая передник. – Ты бы сходила к соседям, отнесла за помин души.
– К каким соседям? – поднимаю глаза.
– Которые у тети Таси живут. Они ж городские, где еще пирожков поедят?
– Ба, в городе и пирожковые есть, и пекарни. Что ж они, пирожков не ели?
От мысли, что придется идти к соседям, меня прошибает холодный пот. Вчера я даже не успела опомниться, как все произошло. А залетев домой, сразу рухнула спать, даже не смыв косметику.
– Да их и дома-то нет, – рассуждаю я. – Они в палатках на берегу Златогоровки ночевали. Спят, поди.
– Там машина какая-то приехала большая! – выглядывает в окно мама. – Выезд из гаража мне перегородила.
Что за машина? Я соскакиваю с места, и стараюсь без палева выглянуть из-за занавески. И точно, машина стоит, большая и черная. Откуда, в развалочку, выбирается мужчина представительного вида. Осмотревшись по сторонам, он подходит к воротам соседского дома, и скрывается внутри.
– Вот это родственники у Таисии! – тянет мама. – Машина – целое состояние стоит.
– Так у нее племянник в правительстве сидит! Аленка, пойди в огород, – командует бабушка. – Огурцов нарви. Думаю, еще салат сделать. Как раз успеем.
Я молча киваю, надеваю галоши, и выскакиваю за дверь. Пройдясь по сеням, открываю деревянную дверь, и выхожу на свежий воздух. Солнце уже нещадно припекает, а природа явно просит дождя. Земля аж потрескалась от засухи.
Подхватив с собой пластиковой ведерко, захожу в теплицу. Здесь очень душно и приятно пахнет. Это запах лета, спелости и солнечных дней, создающий уют и умиротворение. Под жужжание пчел, я выбираю созревшие плоды. Мысли в голове путаются. Матвей, мы поцеловались вчера. Это было так чувственно и остро, что я неожиданно для себя кончила, ерзая на его восставшем члене. С Демьяном такого и близко не было, мне с ним было приятно, но не крышесносно, как вчера. Матвей был таким чутким и напористым одновременно, что у меня кружилась голова. Боже!
От собирания огурцов меня отвлекают истеричные крики в соседском огороде. Тихонечко пробираюсь к забору, спрятавшись за кустами с малиной, и наблюдаю такую картину. С веревок, натянутых во дворе, Вика срывает белые штаны и футболку, злющая и вся в слезах. На веранде, в удобном кресле, сидит мужчина в черном костюме и молча наблюдает за истерикой.
– Нет, ты только представь, па! – кричит она. – Два месяца коту под хвост! Мы разные, представляешь?
Отец ничего не отвечает, и утыкается в телефон.
– Я два месяца на него убила. Матвей то, Матвей се. А он, не может мне простить какого-то Демьяна деревенского!
Я притаилась, и сижу как мышка. Про какого Демьяна она речь ведет? Криворотова?
– Да скажи уже что-нибудь! – в сердцах взывает она к отцу.
– Вик! – устало тянет он. – Поехали уже из этой дыры. Я за неделю устал, пиздец как. Ты еще тут визжишь как поросенок. Расстались и расстались, сколько у тебя таких Матвеев было?
– И ни с кем, папа, ни с кем у меня отношения не складываются вдолгую! – со слезами сообщает она. – С Димкой – месяц, С Сережей – три, Леха
