Дни, когда мы так сильно друг друга любили - Эми Нефф
Когда Эвелин уходит чистить зубы, я пролистываю страницы. На чистом листе написано «Калифорния». Зачеркнуто. Ниже написано «Слетать в Калифорнию». Тоже зачеркнуто, и в самом низу новая надпись: «Полетать».
Не успели мы оглянуться, как промчались еще три года. Сегодня десятый день рождения Томаса, и мы изо всех сил пытаемся найти деньги на празднование. Из-за войны во Вьетнаме кошельки наших постоянных гостей похудели, и в гостинице, обычно переполненной, летом часто пустуют номера. Эвелин дает уроки игры на фортепиано в городе несколько раз в неделю; этого едва хватает на продукты. К октябрю дети выросли из прежней одежды, на машину нужны новые шины, а старенькой «Устричной раковине» требуются и крыша, и краска, и ковры, все сразу, так что денег на праздник нет. Мы с Эвелин засиживаемся допоздна, просматривая счета, сводя дебет с кредитом, но понятно, что мы в убытке.
– Лучше бы мы не связывались с регистрацией гостиницы как исторического здания, ремонт сейчас обходится дороже! – говорит она с упреком, будто это я придумал стандарты, по которым мы теперь должны работать.
Глядя на бумаги, разложенные по всему столу, пытаюсь ее обнадежить:
– По окончании сезона всегда спад, ты же знаешь. К Рождеству наладится, как обычно.
Она закатывает глаза.
– Да при чем здесь Рождество! Твой сын расстроится в свой день рождения, вот в чем проблема! Десять лет все-таки, большое событие.
– Ты вот не можешь без этого, да? Почему сразу «твой сын»?! Как будто я виноват в том, что он расстроится.
– Ну это же ты хотел снова открыть гостиницу.
Я сажусь прямо.
– Ты сейчас серьезно?
– А что, разве это я мечтала управлять «Устричной раковиной»?
– Ты издеваешься? – Я раздраженно потираю лоб. – А как же то, чего хочу я, а? Если мои желания не такие безумные, как у тебя, на них можно не обращать внимания?
Эвелин молчит.
– Не забывай, что мы попробовали с Бостоном. Попытались. Не получилось.
– Ага, не получилось, – усмехается она, маскируя издевку под согласие.
– Да елки-палки, Эвелин! Дело не в тебе. На этот раз. Ну нет денег! Думаешь, что щелкнешь пальцами, и они откуда-то появятся?! Что ты от меня хочешь? – ору я.
Раньше я на нее не кричал. В ней что-то перещелкивает, и она огрызается:
– Чтоб ты перестал давать обещания, которые не можешь сдержать!
Она встает из-за стола, с грохотом задвигая за собой стул.
– Эвелин, подожди-ка.
Она оборачивается, кипя от злости.
– Что еще?
– Это запрещенный прием. Даже если ты на нервах, не говори так!
Она замирает, пойманная на том, что бередит старую рану, намекая на обещание, которое я нарушил много лет назад: приглядеть за Томми и вместе вернуться домой.
Стыд вытесняет ее гнев, как выскочившую пробку.
– Хорошо. Прости. – Она вздыхает, приунывшая, раздосадованная. – Боже, Джозеф, хоть раз в жизни ты можешь распсиховаться?
– Я знаю, ты не хотела меня обидеть.
Она качает головой.
– Зря я коснулась этой темы.
– Все нормально. Мы оба погорячились.
– Нет, не нормально. Не нормально, что я нападаю на тебя из-за своих заморочек.
– Иди ко мне.
Она наклоняется, и я заключаю ее в объятия, пряча ее пылающее лицо у себя на груди. С Эвелин в объятиях я вдруг вспоминаю о реактивных истребителях. Картинка перерастает в идею, идея – в решение, и я шепчу:
– Я тут придумал кое-что. Вообще получится бесплатно.
Небо безоблачно-голубое, воздух свежий, жизнь будто возродилась. По мере приближения к Хартфорду деревья становятся красно-оранжевыми. Мы с Эвелин захотели побыть наедине с сыном: он порой теряется на фоне сестер, поэтому мы оставили Джейн и Вайолет с бабушкой, к большому разочарованию Джейн, которая уже почти подросток. Мы проезжаем одно золотое поле за другим, а Томас тихо сидит на заднем сиденье, проявляя себя не больше, чем при сестрах. Слева от него стоит плетеная корзинка – там бутерброды с ветчиной и сыром, яблочный сидр и тыквенные кексы. Взгляд сына скользит по красочному пейзажу за окном. Теперь в его молчании есть что-то другое, не холодное, не отстраненное. Он наэлектризован, наполнен томительной тревогой, считает мелькающие деревья, мысленно расставляет по местам каждую деталь в ожидании чего-то волшебного, что вот-вот произойдет.
Проехав указатели на аэропорт Брэдли, я оборачиваюсь к Томасу и вижу, что он в нетерпении постукивает пальцами по коленке в джинсах.
– Почти на месте, чемпион!
Я улыбаюсь Эвелин. Возбуждение Томаса заразительно. Как отцу, мне удивительно так мало знать о собственном сыне, особенно если учесть, что в детстве Томас не отходил от нас ни на шаг. Я могу перечислить очевидные вещи: он любит модели самолетов и хочет служить в ВВС. Чтобы в этом убедиться, достаточно зайти к нему в комнату. Я также вспоминаю какие-то бытовые мелочи, которые нельзя не заметить, когда живешь в одном доме: он не добавляет молоко в хлопья, потому что терпеть не может, когда они становятся сырыми, он часто мерзнет и при малейшем похолодании надевает куртку. Но есть еще столько всего, чего я не знаю, столько более важных вещей… Как ему в школе, много ли у него друзей, начал ли он обращать внимание на девочек. Понимает ли он, как сильно я его люблю. Видит ли, что отличается от остальных членов семьи, и не чувствует ли себя одиноким.
По правде говоря, он мне всегда казался непонятным. Джейн – это настоящая Эвелин, дерзкая и неугомонная, Вайолет – как я, очень открытая, но Томас… На своего тезку он точно не похож, хотя, конечно, я не ставлю ему это в упрек. Он никогда не знал своего дядю, да и вообще странно ожидать, что раз мы так его назвали, то он унаследует характер Томми. В лице сына действительно есть мальчишеские черты моего лучшего друга, иногда он до боли напоминает Томми наклоном головы или еще какими-нибудь повадками. Сложен он так же, как и я в его возрасте: долговязый, однако год от года становится
