Дни, когда мы так сильно друг друга любили - Эми Нефф

Мы сворачиваем на боковую дорогу и едем вдоль золотисто-коричневого луга. «Бьюик» подпрыгивает, когда мы съезжаем с мощеной улицы на неровную дорогу, колеса взметывают землю. Тарахтя мотором, доезжаем до середины поля и останавливаемся, вокруг оседает пыль. Мы выходим из машины, Эвелин достает с заднего сиденья корзинку и плед, три дверцы громко хлопают, тревожа окрестности. Несмотря на осенний ветерок, солнце теплое, и Эвелин закатывает на своем шерстяном свитере рукава.

Томас скептически оглядывает бескрайнюю пустынную местность.

– Папа, а мы точно туда приехали?

Я пожимаю плечами, подыгрывая его сомнениям.

– Что-то я сам уже не уверен…

И тут мы слышим звуки: низкий рев двигателя, похожий на отдаленный раскат грома, затем что-то более резкое. По чистейшему небу разносится пронзительный свист, и над верхушками янтарных деревьев взмывает реактивный истребитель. Тень от самолета накрывает луг, Томас срывается с места и с улюлюканьем бежит за ним. Эвелин роняет корзину, и мы с поднятыми к небу руками бросаемся следом. Самолет летит так низко, что крыльями закрывает солнце. Мы бежим, в лицо бьет ветер, истребитель поднимается все выше, тень удаляется, пока не оказывается где-то за деревьями. Загипнотизированный Томас неподвижно стоит впереди нас и не отрывает от самолета глаз, пока тот не становится меньше далекого спутника, а затем исчезает вовсе, оставляя после себя только белую струйку, похожую на мазок кисти. Потрясенный, Томас поворачивается. Лицо у него светится.

– Мама! Папа! Вы видели?!

Эвелин кивает, разинув рот.

– С ума сойти!

Позади нас снова раздается рев: набор маневров выполняют три реактивных истребителя, летящие треугольником. Когда-то этот звук вызвал бы у меня панику, но здесь мы неприкосновенны; привычка к мирной жизни защищает от подобных реакций. Томас прислушивается к реву и вновь галопом несется за самолетами. Они пролетают над полем и исчезают. Я разворачиваю рвущееся на ветру из рук фланелевое покрывало и ложусь на спину, опираясь на локти. Эвелин садится рядом, достает корзинку, снимает с тыквенного кекса бумажную обертку и откусывает кусочек, оставляя на губе след от глазури. Я потягиваю яблочный сидр, еще горячий благодаря красному пластмассовому термосу, и пропитываюсь ароматом гвоздики и корицы. Так проводим остаток дня, лежа бок о бок и наблюдая, как наш сын бегает по полю, раскинув руки, как крылья, и не отрывая взгляда от неба.

Мы собрались в гостиной, смотрим телевизор, у нас полно постояльцев, приехавших к родне на День благодарения. Убили президента Кеннеди. Рядом со мной плачет молодая женщина. Сейчас мы не хозяева и гости, роли исчезли на фоне общей утраты, все ошеломлены и молчат, не веря в происходящее. Когда Кеннеди избрали, ему было всего на три года больше, чем мне сейчас. В сорок три он стал президентом Соединенных Штатов. Я в сорок управляю гостиницей своих родителей. Я хозяин гостиницы. Я больше никем не был и, вероятно, уже не буду. Как можно быть всего на несколько лет старше меня и внезапно умереть?

Звонит телефон, заставляя всех вздрогнуть, и Эвелин, извинившись, уходит в другую комнату, чтобы ответить на звонок, а я иду за ней – нужно отдышаться.

– Гостиница «Устричная раковина», слушаю вас, – говорит она с фальшивой бодростью, а потом, после паузы, уже другим голосом, в котором слышится беспокойство, добавляет: – Это Эвелин.

Она бросает на меня быстрый испуганный взгляд и опускается за кухонный стол, я сажусь рядом. Эвелин держит трубку между нами, чтобы обоим было слышно.

– Эвелин… Я так много о тебе слышала… Мэйлин так тебя любила! – На том конце провода незнакомый женский голос. – Жаль, что… – голос срывается. – Боже, прости, я пыталась взять себя в руки, прежде чем позвонить.

Эвелин прижимает руку к груди, потирает ключицу.

– Извините, а вы кто?

– Меня зовут Бетти, я жила с… Мэйлин была моей… – Голос срывается. – У меня ужасные новости… Произошел несчастный случай… – В трубке слышны приглушенные рыдания. – Мэйлин… больше нет…

Эвелин резко вскрикивает. Я не знаю, что сказать, не в моих силах ее защитить. Мы и подумать не могли, что такое случится. Пока Бетти с трудом рассказывает подробности, я держу Эвелин за руку. Произошло лобовое столкновение, другая машина проехала на красный свет. Мэйлин погибла мгновенно. Второй водитель скончался позже в больнице.

Кеннеди застрелили, когда он ехал в машине, тетя Мэйлин погибла в автокатастрофе. Кортеж. Выстрел. Красный свет. Визг шин. Разные трагедии, разные машины и города, один и тот же конец.

У Эвелин кривится подбородок, она прижимается ко мне, стараясь не заплакать. Кажется невероятным, что такая полная жизни женщина, как Мэйлин, могла погибнуть. Я в ужасе: этой новости может оказаться достаточно, чтобы Эвелин снова расклеилась. Хочу сделать телевизор потише, развернуть пулю, остановить машины, заморозить все, что угрожает нашему вновь обретенному спокойствию.

– Мне так жаль, – Бетти кашляет, задыхается, с трудом произнося слова. – Жаль, что мы не познакомились при других обстоятельствах… Твоя тетя – только не падай, пожалуйста, – была… любовью всей моей жизни. А я – ее, ну, во всяком случае, она мне так говорила.

Значит, не было никакого загадочного мужчины… Бетти и есть та настоящая любовь, которую Мэйлин наконец нашла.

Эвелин выдавливает усмешку, вытирая щеки.

– Ох, Бетти, честно говоря, от Мэйлин чего угодно можно было ожидать.

В тот вечер мы рассказываем детям о том, что случилось с тетей Мэйлин. Мы также говорим о президенте Кеннеди, помогая им осознать произошедшее. Джейн плачет, сердито вытирая бегущие по щекам слезы. Томас сдержан, с мрачным лицом сжимает челюсти. Вайолет, которой почти восемь, пытается понять, что произошло. Когда я укладываю ее спать, она задает кучу вопросов о смерти: почему люди умирают, куда они уходят, что это вообще значит. На ее вопросы у меня нет ответов. Расплывчатые христианские представления о рае и аде, которые нам с Эвелин прививали в детстве, мы в зрелом возрасте отринули, как одежду, из которой выросли. Ангелы, вечное блаженство… все это звучало как сказка; мы хотели верить во что-то столь же реальное, как сама смерть.

Не могу заснуть, перебирая в голове вопросы дочери. Эвелин спрашивает, лежа рядом в темноте:

– Как получилось, что моя мама пережила всех остальных? Я не удивлюсь, если она еще и нас переживет.

Я молчу. Никому такого не пожелал бы – влачить жизнь, когда близкие умерли, когда любимых нет рядом; познать одиночество, продолжать