Заворг. Назад в СССР - Михаил Васильевич Шелест

Михаил Шелест

Заворг. Назад в СССР

Глава 1

Я умер, что ли, или сплю. Если умер, то почему продолжаю мыслить? Если нет, то почему перестал видеть глазами своих ботов. И своими остальными матрицами я управлять не мог.

— Какими, млять, ботами? Какими, млять, матрицами, — подумал я. — Это — точно — сон! Но, почему-то, было больно во лбу, когда пуля ударила в голову. Или это прострел в голове? Что-то в последнее время стала часто болеть голова. Переутомление? Двенадцатичасовые вахты?

— Какие вахты? — спросила вторая часть меня. — Охренел, что ли?

Тут я почувствовал, что лежу на спине, что мои глаза, действительно, прикрыты веками, за веками светло, а я слышу какой-то несильный гул и небольшую вибрацию.

— И что тут необычного? — подумалось мне.

— Херня какая-то, — подумалось мне другому. — Где это я уснул?

Приоткрыв глаза, я увидел перед собой потолок, серо-бежевого цвета, явно — пластиковый, слева ограниченный шторкой, спускающейся до самой кровати. Кровати узкой, не такой, к каким я привык. Даже один я спал, раскинув руки, а потому, кровати предпочитал широкие. С этим имелась некоторая проблема спанья с женой. Она норовила прилечь на мою раскинутую руку, а я терпеть этого не мог. Рука затекала мгновенно. Может и не затекала, но ухудшение кровообращения в руке я ощущал физически. Лариса жаловалась, что я её ночью бессовестно отпихиваю. А ещё я заматывался в персональное одеяло, укладывая его между коленок. Чтобы не тёрлись. Вот такие «тёрки» у нас возникли на супружеском ложе. Да-а-а…

Я резко раскрыл глаза. Был день, потому, что по шторке с мерзкими цветочками, шарился солнечный луч. Именно, что шарился. Не стоял спокойно, замерев, а двиался туда-сюда. Словно солнце пыталось заглянуть в щель между шторой и оконным проёмом.

Цветастое недоразумение было аккуратно отодвинуто, ибо находилось от моего плеча сантиметрах в тридцати. И тут же задвинуто.

— Ска! — подумал я. — Что за хрень!

За шторкой я увидел небольшой овальный столик на одной круглой ножке, за ним какой-то жуткий зелёного цвета диван, справа спинкой ко мне и чуть справа стояло низкое, такого же зелёного цвета, квадратное кресло. За ним у правой стенки серого пластика узкий двустворчатый шкаф и письменный стол. Слева угадывалась ещё одна такая же как и моя кровать, задёрнутая такой же аляповатой шторкой. Между чужой кроватью и диваном стоял холодильник «Океан», а на холодильнике магнитофон «Маяк-203», усилитель «Одиссей» и самодельная колонка. Другая колонка висела над письменным столом на правой стене. Почему я понял, что она — самодельная? Да потому, что сделана она была из непокрытой ничем ДСП, имела два динамика и отверстие фазоинвертора. А в эпоху «Маяков» и «Одиссеев» фазоинверторы отечественной промышленностью не приветствовались.

Над диваном имелся, мать его, квадратный иллюминатор, задёрнутый вытягивающейся из пружинного рулона черной тканевой жалюзи. Иллюминатор, похоже, былприоткрыт, вот шторка жалюзей и отходила от переборки под напором ветерка, давая солнечному лучу проникать в каюту. А блуждал луч света в тёмном царстве потому, что судно рыскало, имея ход и небольшую валкость. И судно, мать его, было рыбоперерабатывающим плавзаводом. Потому что запах… Ска! Рыбомучной запах стоял такой, что меня едва не вывернуло. От того, что я увидел, честно говоря, блевать хотелось ещё больше.

— РМБ «Пятидесятилетие СССР», мать его, — вспомнилась одна из версий моей биографии. — Механик, млять, технологического оборудования. Пи*дец! Приехали!

— А что тут такого? — не понял второй я. Или первый? Или третий? Что-то я стал путаться в самом себе… Шизофрения? Раздвоение личности?

Какой-то из «я» отодвинул шторку и свесил ноги с матраса. Причём другой я разглядывал ноги и руки с интересом и следил за операциями. Ступни ощутили холод и гладкость линолеума. Сначала глазами, а потом ногами найдя тапочки, я влез в них и встал, обратив внимание, что тело стало другим. Нет, руки-ноги были мои, но рыхловатые, какие-то. Хотя мышцы имелись, и костяшки на пальцах были набиты. Хорошо так набиты.

Подошёл к дивану по наклонному полу.

— Ага! Крен на левый борт, — «вспомнил» я.

Снял с крючка шторку жалюзей, которая услужливо свернулась, и уставился в стекло иллюминатора, покрытое снаружи солевыми потёками.

— Льды, млять! — воскликнул я удивлённо. — Пи*дец! Строили-строили, и наконец построили! Махмуд поджигай!

Это была фраза из анекдота про то, как неправильно склеили киноплёнку и что из этого получилось. Вот и у меня, ска, пуля, попавшая мне в голову, переклеила мою жизнь. Не хотел я оказаться в этой версии своего будущего.

Я посмотрел назад, где над моей кроватью, которая на судне называлась шконка или, как не странно, — койка, висел настенный календарь, где я отмечал проведённые на плавбазе дни. Как каждый моряк отмечает дни до приказа и дембеля. Однако я здесь не по принуждению, а, ска, добровольно. Деньги зарабатываю.

— М-м-м, — застонал я. — Деньги! Где мои миллиарды долларов⁈ Где мои «свечные заводики»⁈ Багамы-ы-ы где? Су-у-у-ка…

Я реально заплакал и просто упал в кресло, оказавшееся в принципе удобным. На календаре я успел заметить помеченную синей пастой дату — десятое марта одна тысяча девятьсот восемьдесят шестого года. Через три дня моё двадцатипятилетие. Значит я перенёсся в другой мир но в ту же дату.

Метнулся к зеркалу, висевшему над раковиной с краном, слева от входа. Из зеркала на меня смотрел я, но чуть-чуть другой. Второй я помнил себя несколько строже лицом и немного выше ростом. Фигура у меня была «там» очень спортивной. Тот «я» каждый день «грузил» себя спортом весьма прилично. У моего тела, как я уже говорил, мышцы тоже имели место, но какие-то… Обычные, что ли?

— Какие «обычные»⁈ Нормальные мышцы!

Я напряг бицепс. Потом, сделав глубокий вдох и медленный концентрированный выдох низом живота, я «подпер» диафрагму верхней частью пресса и увидел приличные кубики, но не мою броню, обтянутую тонкой кожей даже без напряжения. Тут же имелась небольшая прослойка жирка.

— Да-а-а… Флибер-Флибер, где ты Флибер, собака дикая? — с какого-то хрена подумалось мне.

Кто такой этот Флибер?

Сполоснув лицо прохладной водой я посмотрел на ручные часы, оказавшиеся как всегда на моей правой руке. Играю на гитаре, да. На левой руке мешают. Двенадцать без пятнадцати… Так-так. А обед когда? Так, идёт уже! С одиннадцати — тридцати, до двенадцати — тридцати…

— Хех! Война — войной, а обед по расписанию, — сказал я сам себе, скомандовав потом разобраться сколько меня вдруг оказалось в моей голове.