Дьявол во плоти - Реймон Радиге
Отнюдь не отрицая влияния Кокто на молодого автора, приходится все же допустить, что в первую очередь оно касалось дисциплины, отношения к писательскому труду: «Реймон Радиге разрывался между уверенностью, что напишет что-то чудесное, и капризами ленивого школяра… Приходилось запирать его, чтобы работал. Он сбегал через окно. Потом вновь становился прилежным, как китаец, склонялся над своими ученическими тетрадками, почти касаясь их лицом, и производил впечатление вполне серьезного, добросовестного писателя…»
«Мне повезло видеть, как Радиге писал свою книгу во время каникул в 1921 году, между семнадцатью и восемнадцатью годами — словно нудное домашнее задание… Я это отмечаю потому, что этот вундеркинд удивляет полным отсутствием противоестественности. Случай Рембо в некоторой степени объясняется детскими кошмарами и фантазиями. Задаешься вопросом, куда этот звездный фокусник прячет свои руки. Радиге же работает, засучив рукава, средь бела дня. Рембо превосходно соответствует драматической идее, молниеносной и короткой, которая сложилась у людей о гении. Радиге повезло родиться после эпохи, когда слишком много пресной ясности требовало молнии. Стало быть, он может, удивлять своей плоскостью… Видите ли вы эту прекрасную прямую линию, которая усыпляет кур и пробуждает меня?.. Не думайте, что нас, выражающих себя таким образом, много. Штамп скандала еще мешает принять, что в наше время анархия предстает в виде голубки».
«Чудо трезвости ума» — назвал Макс Жакоб «Дьявола во плоти» в одном из писем к Радиге.
Поль Валери писал ему: «Благодарю за то, что прислали вашу книгу, которая не могла не понравиться мне своей чистотой, своей прямой и решительной поступью, и этим лаконичным и словно замкнутым рисунком, придающим необходимую правдивость малейшим вашим персонажам». Он также хвалил «независимость по отношению к тому, что было в моде» в тот момент, когда автор писал книгу.
Действительно, достоинство Радиге в том, что он произвел свой анализ в возрасте, когда его еще можно было сделать, и не поддался прочим амбициям, сбивающим с этого пути. Его не интересуют ни метафизика, ни политика; при всей своей наблюдательности и ироничности он не пытается описывать и социологические механизмы. Его любопытство сосредоточено на главном: на чисто психологическом наблюдении замкнутого мира любовной страсти. Даже две интерлюдии, напоминающие Мопассана, не отвлекают его от этого. Традиция, пришедшая от Бальзака и Золя, столь тяжко сказавшаяся в творчестве Мартен дю Гара, Ромена, Дюамеля, здесь полностью отринута. Единственно подлинный реализм здесь — психологического порядка.
Среди заметок к «Балу графа д’Оржеля», Радиге помечает: «Роман, где романична сама психология. Единственное усилие воображения приложено не к внешним событиям, но к анализу чувств». Это вполне применимо и к «Дьяволу во плоти».
Когда Радиге умер от тифа рано утром 12 декабря 1923 года в клинике на улице Пиксини, он был обручен с Броней Перльмуттер, жившей с ним некоторое время в отеле Фуайо, и которая позже вышла за Рене Клера. Касаясь этого проекта женитьбы, Радиге объяснил Жоржу Орику, что любил Броню довольно прохладно, но ни за что на свете не хотел, чтобы в сорок лет весь Париж величал его «госпожой Кокто».
Ни мать, ни отец, ни Броня, ни Кокто не присутствовали при его кончине. Очевидно, никто просто не ожидал, что развязка произойдет так быстро. Заболев с горя, Кокто даже не был на похоронах. Неподалеку от гроба, драпированного белым ввиду молодости покойного, в толпе можно было узнать Пикассо и Бранкузи.
Неизбежный вопрос: как велика доля автобиографии в романе? Совершенно нелепо утверждать вслед за самим Радиге, что там все вымышлено («чтобы придать рельеф роману», объяснял он, и «чтобы изобразить психологию мальчишки») — фанфаронство было частью его характера.
Между Алисой (Марта из «Дьявола во плоти») и знакомством с Кокто Радиге был близко связан с другой женщиной, опять немного старше его, с которой, по слухам, обходился довольно сурово.
Что касается Алисы, то сам Кокто признавал, что видел ее в «Быке на крыше», когда Радиге назначил ей встречу, чтобы вернуть пятьдесят франков, которые она ему когда-то одолжила. Так что ее смерть романист выдумал. Эта женщина, указывает Боргаль, умерла лишь в ноябре 1952 года. Тот же Боргаль уточняет, что Радиге начал встречаться с ней в четырнадцать лет, и их связь шокировала весь Сен-Мор. Заметки, которые он использовал потом для своей книги, восходят как раз к 1919 году. Эпизод с безумной служанкой на крыше тоже не выдуман, ее хозяином действительно был муниципальный советник по фамилии Марешо.
Что касается ребенка, то тут есть сомнения. В статье, появившейся в «Кавалькаде» 2 октября 1942 года, утверждалось, что сын Алисы точно от Радиге, что ему 25 лет и что он поразительно похож на своего отца. Это опровергали все заинтересованные лица, в том числе и Кокто: «Если бы у Реймона был ребенок, он бы так этим гордился, что обязательно сказал бы нам». Скорее можно предположить обратное.
В свою очередь Ив Крие заявил, что послужил прототипом для товарища, описанного под именем Рене. Что касается мужа, Гастона С. (Жак Лакомб в «Дьяволе»), то он не только не отрицал своей причастности к этой истории, но даже обвинял Радиге, будто бы тот похитил интимный дневник его жены и на его основе состряпал свой роман.
Муж, якобы, опознал свою жену по словам: «Укуси меня, пометь, я хочу, чтобы все знали».
«Дьявол во плоти» загубил мою жизнь, — жаловался Радиге Ролану Доржелесу.
Однако, сколько бы прототипов не было у персонажей романа, свою подлинную жизнь они обрели лишь под пером автора.
Так что в заключение — слова самого Радиге:
«Это общее место, следовательно, правда, и довольно важно пережить что-то, чтобы описать. Но я бы хотел знать, в каком возрасте имеешь право сказать: „я пережил“? Разве это прошедшее совершенного вида не предполагает логически смерти? Сам-то я думаю, что в любом возрасте, начиная с самого нежного, мы одновременно что-то уже пережили и еще только начинаем. Как бы там ни было, мне не кажется слишком дерзким требовать права использовать наши воспоминания первых лет еще до того, как придут последние. Не то чтобы мы осуждали мощное очарование, заключенное в том, чтобы говорить о
