Двуликий Хасен - Мухтар Омарханович Ауэзов

Двуликий Хасен

Мухтар Ауэзов

«Какая высота... Доберусь ли я до вершины? И когда кончится эта кошмарная мучительная ночь?... Черные, неприступные, голые скалы, мрак и безнадежное одиночество... Как я попал в этот беспросветный мир?..»

Кляча под ним дрожит, еле переставляя ноги. Страх, казалось, овладел и животным. А горы, гордые и суровые, отодвигаются все дальше, они манят его и пугают... Он подгоняет лошадь... Долго ли еще тащиться?.. Все круче и неприступнее каменные глыбы... Но что это? Земля под ним разверзается бездонной темной пропастью, и он в ужасе закрывает глаза. Глохнут звуки, мир померк, и дыхание смерти обволакивает его... Неужели это конец?..

- Смерть?.. Умираю!.. О-ох! - Он закричал, задергался, и вдруг как-то глухо, словно издалека, донесся до него знакомый стук двери. Вслед за ним, отбрасывая прочь кошмарный сон, долетел крик Жамили. Злой, пронзительный голос жены шел к нему, как спасение. Снова хлопнула дверь. Он тяжело вздохнул и открыл глаза.

- У-у, проклятые! В могилу нас свести хотите! - Ее голос креп.

Исчезло одиночество, ушла непрошеная черная смерть, отодвигались, таяли вдалеке горы... Он был на земле, в своем доме, на своей постели.

- Это ты, Жамиля? Уф...

- Что с вами? - Встревоженная жена подошла к кровати. - Что вы так вздыхаете? Не заболели?..

Хасен не ответил. Он лежал, рассеянно водя лихорадочным взглядом, медленно приходил в себя. Все вокруг было привычно: и всегдашний утренний беспорядок в комнате, и плохое настроение Жамили - следствие ее бесконечных, изнурительных ссор с домашними, и хлопанье двери. «Умри я незаметно и воскресни сейчас, она встретила бы меня точно так же», - устало подумал он, глядя в лицо жены. Вот она -его жизнь, стоит перед ним.

Он может протянуть руку и дотронуться до нее, ласково погладить или ущипнуть, сказать доброе слово или прикрикнуть, - ничего не изменится. Он вдруг опять почувствовал глухое раздражение, не оставлявшее его последнее время.

- Скажите же наконец, что с вами? - Голос Жамили становится мягче, вкрадчивее, - он знал, что так и будет. - Наверное, это из- за вчерашней выпивки. Жара нет? Может, градусник принести? А много вчера выпили?..

- Я не болен.

- Милый, да что с вами?

- Да вот приснилось... - начал Хасен. Он потянулся, чтобы приласкать жену, но рука его коснулась костлявого бедра Жамили и бессильно упала на одеяло.

Лицо женщины дрогнуло и мгновенно посерело.

- Ах, боже мой! Из-за какого-то сна так расстраиваться... - Голос ее задрожал и снова взлетел криком: -А вы знаете, что ваша невестка столкнула с флиты большое блюдо, вдребезги разбила. Вы слышите? Блюдо разбила!

- Какое блюдо? - спросил Хасен, думая совсем о другом.

- Да то, что я на нижнем базаре купила. Сколько мечтала о таком блюде, и вот тебе... Чтоб их...

- Перестань, надоело! - негромко прервал ее Хасен. - Который час?

- Семь, - сердито ответила Жамиля.

- Оказывается, еще рано. Но теперь уже не уснешь... Жамиля как-то обмякла, присела на край постели. Хасен искоса, не поднимая головы, посмотрел на жену. Она выглядела усталой, осунулась, ранние морщины на скуластом темном лице проступали еще резче. Голова была обмотана неизменной старой серой шалью, в которой она ходила дома. Они встретились взглядами, и Жамиля, словно покачнувшись, слегка наклонилась к нему и несмело, жалко улыбнулась одними губами. Удрученный, Хасен отвернулся к стене: нет на свете женщины безобразней ее. Жамиля рывком вскочила с постели и выбежала из комнаты. Стук двери прозвучал, словно выстрел.

Из передней послышался надрывный старческий кашель. Потом простучали резкие и частые, как удары молотка, шаги и донеслись испуганные голоса: мужчина бормотал приглушенным хриплым басом, женщина отвечала ему шепотом. «Конечно, они», - подумал Хасен, прислушиваясь к голосам старшего брата и невестки, недавно переехавших к нему из аула. Он слушал, и мысли его уходили далеко, в прошлое... Хасен вспомнил давно минувший восемнадцатый год, белогвардейцев. В то время он был председателем уездного комитета, но потом заболел и приехал на родину, в степь, к этим вот старикам. Болел долго. А когда выздоровел, Жамиля, на которой он женился всего год назад, устроила большой той и байгу. Через два года снова той - на этот раз, по случаю его освобождения из советской тюрьмы. Жамиля сдержала свое обещание - одарить всех, если муж вернется невредимым: распорядилась резать овец, созвала женщин и раздала им мясо... Даже при большом желании Хасен не смог бы вспомнить случая, чтобы Жамиля чего-нибудь для него пожалела. Каждое лето он приезжал домой, и жена не скупилась на угощение: кололи по тридцать, а то и по сорок ягнят. Никогда не забывала она сделать мужу дорогой подарок. В первый раз подарила гнедого с лысиной иноходца, потом буланого, затем великолепного белогривого скакуна... Да-а... Любила, значит, его... Стоило отдать за нее, девушку из богатого рода, калым в тридцать баранов и десять голов крупного рогатого скота. Стоило... Окупилось все.

Правда, его положением следователя, а потом и судьи изрядно попользовались заправилы ее рода. Особенно во время выборов в волисполком и правление кооператива. Родственные узы в степи крепки, а Жамиля умела влиять на Хасена. Сколько по наущению ее родни было состряпано дел! Чего стоили одни только доносы и указания, написанные им аульным властям! Как они с женой травили и преследовали бедняков, выступавших против ее богатых сородичей! Скольких засудили, скольких выгнали из партии! Да-а... Советы в степи были в ту пору мягче воска. Умели тогда прижимать бедняков... И все упиралось в Жамилю, все шло по ее слову и желанию...

- Вы встаете? Чай готов, хлеба только маловато, -недовольно буркнула Жамиля, появляясь в дверях.

Хасен молча поднялся, оделся и вышел в переднюю, где жили два его брата и невестка. Комнату напротив занимала русская семья. Хасен никак не мог привыкнуть к соседям и всегда злился, когда они появлялись в прихожей. Сейчас они, видимо, были дома: из их комнаты доносились негромкие голоса, иногда там смеялись.

Не задерживаясь и не оглядываясь, Хасен быстро вышел во двор.

Весна в этом году не баловала людей погожими днями, но сегодня выдалось ясное сверкающее утро. Вдали громоздились горы. Хасен взглянул на Большой Алма- атинский пик... На земле, где Хасен родился и вырос, не было гор с уходящими в небо вершинами, вечно окутанными облаками.