Некромант для изгоев - Ирина Камен
Что я наделал. Что я, черт возьми, наделал?
Слова "она моя" все еще горели в ушах, как клеймо. Я видел ее взгляд, холодный, безразличный, подтверждающий всю пропасть между нами. А потом этот взгляд Торина, он не был злым, он был довольным, как будто бы он только что выиграл партию в шахматы, поставив мат одним неожиданным ходом.
После занятий я не помнил, как добрался до своей комнаты. В голове стоял оглушительный гул, я видел ее, она была счастливая, румяная, красивая. Я лег, надеясь, что темнота поглотит мои мысли, мою ярость и самого меня.
И мне приснилось.
Мы были в саду ее поместья, на том, зеленом из детства. Она смеялась, и в ее глазах не было ни льда, ни боли, только золотые искры. Я обнял ее, притянул к себе, и ее губы были такими мягкими и теплыми, она не отталкивала меня, она...
Резкий, пронзительный вой сирены врезался в сон, разрывая его в клочья. Я зарычал от разочарования и встал с кровати.
Тревога, самый высокий уровень, барьер пробит.
Адреналин выжег из головы все, и стыд, и сон. Я натянул свою одежду, схватил ледяной клинок и выбежал. Коридоры были полны выбегающих студентов, криков и суеты.
"Твари в лесу! Прорвались с восточного склона!" - послышался голос Архимага, пока я бежал к выходу.
Мы, десять лидеров, по долгу оказались в первых рядах. Мы выбежали за ворота и ринулись в чащу, вокруг царил хаос, рев тварей, вспышки заклинаний, крики.
И вот я увидел ее. Она стояла спиной ко мне, а ее черный меч уже был в ее изящных руках, а Цербер ощетинился, готовый к атаке. Рядом с ней, конечно же, был Торин.
Что-то внутри меня снова сорвалось с цепи, на этот раз это была не слепая ярость, а холодное, решительное решение. Желание быть там, где должен быть Я!
Я ринулся вперед, ледяным взрывом отбросил нападавшую на них тварь и встал между ней и Торином.
— Я займу левый фланг, - бросил я ей, не глядя, мое внимание было приковано к тварям, выходящим из леса, - Его иллюзии здесь бесполезны, им нужен лед.
Я оттеснил Торина своим плечом, не грубо, но твердо, занимая позицию. Это было не ревностью, это было заявлением, напоминанием, и ей, и ему, и самому себе.
Я не оглядывался, чтобы увидеть ее реакцию, но я чувствовал ее взгляд на своей спине, и напряжение Торина где-то сбоку.
И в этот момент, сжимая свой клинок и готовясь к новой волне, я понял, что все, что я натворил в столовой... было ошибкой. Но отступать я уже не собирался, если она ничья, как она сказала, то я буду бороться за это место. Не криками и истериками, а став там, где должен быть, сражаясь плечом к плечу с ней, защищая ее спину. Даже если она этого не хочет.
Мы отбивали волну за волной, лед сковывал лапы, ее магия разлагала плоть тварей, а меч рассекал их надвое. Мы работали как единый механизм, старый, ржавый, но все еще смертоносный. И с каждым совместным движением, та стена между нами становилась тоньше.
А потом в голове снова, как ножом, резанула та самая картинка. Ее лицо, искаженное злобой, руки в крови моих родителей. Виновата!
Это было как удар током, яростный рык вырвался из моей глотки. Я увидел Торина, который отбивался рядом, и яростный порыв заставил меня сделать нечто безумное. Я не просто оттеснил его от нас, я обрушил перед ним стену льда, отрезав его от нас, от нее, и толкнул его осколками льда глубже в чащу, подальше.
И вот мы остались одни, на маленькой поляне, которую ее Цербер яростно удерживал, разрывая когтями и пастями любую тварь, пытающуюся прорваться. Грохот битвы был где-то рядом, но здесь, сейчас, царил только тяжелый звук нашего дыхания.
Я схватил ее, мои руки сами потянулись к ее лицу. Я прижал ее к стволу старого дуба, держа за щеки и не давая отвернуться, заставляя смотреть на меня. Ее кожа была холодной, как и все в ней, но под пальцами я чувствовал живое, хрупкое тепло.
— Я не могу... - мое дыхание было прерывистым, слова вырывались хрипло, против моей воли, - Я не могу без тебя, понимаешь? Все эти годы... я пытался ненавидеть. Но это, это невозможно.
Я жадно вглядывался в ее золотые глаза, ища в них хоть что-то, отклик, гнев что угодно. Но видел лишь ту же непроницаемую стену.
— Но ты виновата! - горько выкрикнул я, и это прозвучало как обвинение и как мольба одновременно, - Ты должна быть виновата! Иначе, иначе это все не имеет смысла! Иначе я, я..
Я не договорил. Твари сомкнули кольцо. Цербер отбивался, но их было слишком много, мысленно, холодной частью разума, все еще способной на логику, я отдал приказ:
"Кайл, Лейла, отход! Натиск слишком силен! Отступайте и поднимите тревогу! Предупредите всех!"
Потом я посмотрел на нее в последний раз. В ее глазах не было страха, лишь усталое непонимание. Я вцепился своими губами в ее, крепко поцеловав ее, запустив свои пальцы в ее волосы. Как же я мечтал это сделать, это было невообразимо! Вкус кофе на ее губах, таких мягких и тёплых…
Я разжал пальцы, отпустив ее лицо, без слов, без команд. Я просто резко развернулся и побежал, вглубь леса, прочь от поляны, не оглядываясь.
В голове горела одна мысль: Она побежит. Сейчас. Она не станет ждать смерти, она побежит за мной.
Это была не логика, это была слепая, отчаянная вера. Вера в то, что инстинкт выживания заставил ее последовать за мной, что этот побег станет нашим общим, что он все изменит.
Я бежал, уши напрягались, чтобы услышать за спиной ее шаги, тяжелое дыхание, рык Цербера. Я уже представлял, как мы, два силуэта в ночном лесу, будем пробиваться к своим, плечом к плечу.
Я бежал, и сзади была лишь нарастающая какофония рыков тварей и треск ломающихся деревьев.
Я замедлил шаг, сердце уходило в пятки, обернулся.
Поляна была далеко позади, и между деревьями не было ни ее силуэта, ни трехглавой тени ее фамильяра.
Она не побежала.
Она не сдвинулась с места.
Она осталась. Приняла бой, одна.
И осознание этого ударило сильнее, чем когти любой твари. Она не просто отвергла меня, она отвергла саму идею бегства. Предпочла смерть – бегству со мной.
И этот горький,
