Похоронные дела Харта и Мёрси - Меган Баннен
«Дверь закрывается, и я не знаю, с чего начинать заново, когда она захлопнется, – мысленно сказала она богу. – Если можешь подсказать что-нибудь, буду признательна».
Мёрси почувствовала, что рядом кто-то сел. Она повернулась и увидела Лилиан, которая всматривалась в икону бога смерти.
– Привратник? Занятный выбор.
Мёрси пожала плечами, и сестры посидели молча. Через несколько минут Лилиан спросила:
– Почему ты не рассказала ни мне, ни Зедди про это предложение?
Мёрси снова пожала плечами, не отрывая взгляда от покинутой суфлешки на алтаре.
– Потому что понимала: если папа узнает про меня или про Зедди, он может и принять его?
– Похоже на то.
– Это нечестно по отношению к нему. Или к Зедди. Или к нам с Дэнни. Нельзя принимать такое решение в одиночку. А если поразмыслить, то и по отношению к тебе нечестно. У тебя весь мир вращается вокруг дела, но в жизни есть не только покойники.
– Я знаю, но… – Мёрси всматривалась в двуликого Привратника. Как бог смерти он смотрел в будущее и в посмертие, но как бог самопознания второй парой глаз смотрел внутрь себя. – Для меня все это не так уж плохо.
Лилиан, казалось, было еще что ответить. Вместо этого она сменила тему.
– Хочешь потом сходить присмотреть ключ?
Кажется, Мёрси была прощена, и она улыбнулась.
– Для малыша?
– Раз уж кое-кто все разболтал, можно уже и про ключ задуматься.
Улыбка Мёрси обратилась виноватой миной.
– Прости за это.
– Я все равно собиралась рассказать на выходных. Дальше скрывать не получится. Но ты все равно скотина.
Лил именно так и прощала других. Мёрси поцеловала ее в щеку.
Лилиан поднесла дар Невесте Удачи, и они пошли под ручку по Главной улице к сувенирной лавке Мими.
– Кстати, про эти письма, – сказала Лил, когда они прилепились к стеклянной витрине, где на синем бархате лежали золотые и серебряные ключи.
– Не начинай!
– Поверить не могу, что ты мне не рассказала.
– Нечего рассказывать.
– И не стыдно тебе врать? Давай с самого начала.
Рассказ о тайном друге принес облегчение, будто сам разговор о существовании этого мужчины добавлял ему реальности. Когда Мёрси договорила, Лил уже сузила выбор до трех ключей.
– А он правда тебе нравится, – заявила она, высказав то, о чем сама Мёрси не позволяла себе даже думать. Но отрицать она не могла, особенно учитывая, что Лил видела ее насквозь, что ей ни говори.
– Выглядит тупо, понимаю, – признала она.
– Честно говоря – да. Легко проникнуться симпатией к образу на бумаге, но это потому, что ты можешь додумывать за него, а он – за тебя. Вы оба ничего не знаете друг о друге.
– Но это не так, – возразила Мёрси. А потом подумала обо всех мелочах, которые вымарывала из писем, обо всех скучных повседневных деталях, которые занимали изрядную часть того, что она собой представляет.
– Все это не очень хорошая идея, – продолжала Лилиан, перекладывая один из ключей в стопку отверженных. – Если тебе одиноко, найди кого-нибудь в реальной жизни.
– Ты все верно сказала: я годами заботилась о тебе, о Зедди, о папе, о конторе, и я ни о чем не жалею. Но эти письма… Это единственная по-настоящему моя штука в жизни.
– Я понимаю. Но письма – бумажные, и сдается мне, фундамент для серьезных отношений получается хлипковатым. Так что либо встречайся с этим типом во плоти и выясняй, стоит ли он того, либо бросай это.
Они обе уставились на два ключа, которые остались на стойке: один из них освятят, когда родится малыш.
– Этот, – возвестила Лилиан, хватая победителя. Мёрси выбрала бы другой, но ребенка рожала не она.
– Этот, – согласилась она.
Вернувшись домой, она села за письменный стол, некогда мамин, и достала ручку и лист бумаги. «Дорогой друг», – написала она, но дальше не продвинулась. Вспомнила свою молитву Привратнику, посмотрела на дверь квартиры в поисках вдохновения. Если бы ее жизнь пошла по другому пути – если бы мама осталась жива, если бы Нэйтан не изменил, если бы Зедди захотел работать в конторе, если бы миллион других вещей случились бы или не случились – там, у двери, мог быть бы алтарь, место для новой семьи, новых ключей и новых начал. Она думала, что рука будет трястись от нервов, когда вновь подносила ручку к бумаге, но та была удивительно тверда.
«Думаю, нам надо встретиться».
Глава четырнадцатая
Харт растянулся на казарменной койке, скрестив в лодыжках длинные ноги, свисающие с края, и пристроив голову на стене. Он читал взятую в библиотеке книжку – «Неслучившаяся война между Лионой и Медорой и сомнительные цели правительства Ранней Федерации» – в свете раннего заката, который заглядывал в маленькое окошко.
Дакерс справился с обучением, а это значило, что Альма теперь может назначить Харта с учеником в рядовой сектор. На следующей неделе им предстояли дневные смены в секторе W-26, а Баннекер с Эллис брали на себя вечера, а значит, можно будет ночевать в казарме, а не в палатке. Харт думал, что Дакерс будет в восторге от перспективы познакомиться с другими маршалами, кроме наставника, и поспать в настоящем здании под крышей, но тот плюхнулся на койку с новым комиксом про Грэйси Добро-с-кулаками, непривычно молчаливый. Следовало бы порадоваться отдыху от бесконечной болтовни Дакерса, но вместо этого молчание лишь бесило.
– Ты молчишь, – сказал Харт, опустив книжку. – А обычно не затыкаешься. Что случилось?
– Вы когда-нибудь слышали про стаи бродяг, сэр?
Харт поднял глаза и посмотрел на встревоженную мордашку Дакерса. Он мог бы заметить раньше, но запутался. Спрятавшись за страницами, он ощутил, как голову наполняют болезненные воспоминания.
– Дай-ка угадаю: какой-нибудь старый пердун перепугал тебя до смерти своими россказнями?
– Утром в магазине я спросил маршала Херда, как он потерял ухо, и он рассказал, что попался стае бродяг восемь лет назад.
– У каждого ветерана наготове какая-нибудь сраная байка про то, как он напоролся на стаю бродяг. Только все это херня. Они преувеличивают число бродяг, чтобы выглядеть повнушительней, уж особенно Херд, так что не переживай.
– Он сказал, что в последнее время бродяги все чаще сбиваются в стаи и нападают на людей по трое, по четверо во всей Танрии.
– Стая считается от десяти.
