Дочь мольфара - Ри Даль
Наверное, как любой отец. Даже как отец Тодор для своей Каталины. Жениха он ей порядочного подобрал, на заречение дал согласие, по народному обычаю. Чтобы только дочь пристроена была по-людски…
— Слово тебе даю сердечное! Вот чтоб в замуж мне вовек не пойти! Воскресла Каталина! Померла и воскресла наново! — кипятилась Илка.
— Да остынь ты, — улыбнулась Агнешка, усмиряя пыл своей последней оставшейся подруги. — Помершей её кто видал?
— Не видал, — вынуждена была признать Илка со вздохом. — Да только живая она иной какой-то жизнью. Ведь речи она теперь толкует совсем не то, что раньше.
— Мой тятя ей пособил. Отвары ей дал. Вот и случились перемены.
— Нет, не то, — Илка надулась от обиды, что не верят её слову.
А ведь она толковала чистейшую правду. И все в Боровице ту правду уже знали и признавали. Только невдомёк было сельчанам сразумить, как теперь к Каталине отнестись — святая она али проклятая?..
Подруги продолжали вязать узелки из шёлковых и шерстяных нитей. Скоро ярмарка рождественская. Вот и пригодятся изделия. Такие браслетки хорошо берут — и парни, и девицы, и даже взрослые бабы не брезгуют. На суму подвесить, в волосы заплесть или на руку повязать — они всюду пригождаются.
Таисия, Илкина матушка, торговала разными оберегами. И сама вязала соломенных куколок, и дочка её знавала разные секреты, и Агнешка их, конечно, ремеслу научала. Только про Агнешку, конечно, лучше было не упоминать при продаже. И так все знали, что больше других об счастливых узлах ведает старый мольфар Штефан и его дочь. Однако вслух не говорили. Таисия заверяла, что домашняя работа, ручная. И не обманывала. Лишь не уточняла, в чьём доме деланная. А доход делили, как положено, — в пополам.
Штефан рукоделие одобрял, а за продажу не ругался. Он понимал, что на Боровицком базаре всё должно иметь свою цену, иначе не на что жить станет многим людям. Такие уж правила в человеческом мире.
— На святки матушка в Выкшич поедет. Я тоже с ней попрошуся, — сказала Илка. — Едем вместе?
— Я? — удивилась Агнешка.
— А чего нет? Тятя твой пустит же?
— Пустит… Но как же я поеду?
— А обычно. На телеге. Ты окольной дорогой на тележную выбежи, а там мы тебя подберём.
— А если прознает кто?
— Не прознает, — отмахнулась Илка. — В жизни никто не прознает. А в Выкшиче так подавно нас знать никто никогда не знавал.
Поехать в Выкшич страсть как хотелось. Этот ближний к Боровице городок казался Агнешке чуть ли не самим столичным градом. Отец говорил ей, что совсем по молодости жил в Выкшиче, родился там. А потом уж ушёл искать себя в горы и обратно не вернулся. Потому что встретил своего наставника, отдавшего тогда ещё юному Штефану свой дар.
Так и вышло, что с тех пор новый мольфар не покидал предгорья. Не потому, что ему было запрещено. Никто не мог ничего запретить мольфару. Мольфар всегда сам по себе. А потому, что не видел никакого смысла в возвращении. Штефан просто делал своё простое-непростое дело, иных путей и дорог он больше не искал.
Но ведь Агнешка была самой обыкновенной девушкой. И раз уж теперь она не вправе была даже просто ступить на землю Боровицы, не говоря уже о том, чтобы пойти в церковь или просто прогуляться по ярмарке, то почему бы ей не отправиться в Выкшич, куда её дурная слава пока не успела докатиться?..
Правда ведь — Свято наближается. В Выкшиче на ярмарке наверняка устроят вертепный театр с забавными тряпичными куколками. Агнешка слышала про такой от купцов, которые затем приезжали торговать в Боровицу.
Вот и отвлечение будет хорошее…
Может, меньше станет груститься по Янко. Может, меньше станет ныть душа.
— Поедем, — упрашивала Илка. — Накупим себе разного-преразного! Танцульки танцевать будем!
Танцы… Да какие уж тут танцы, когда так погано на душе?..
И всё же в Илкиных словах было немало смысла. Надо ведь как-то жить, как-то устраиваться, преодолевать кручину.
Снег сойдёт, и Янко с Каталиной поженятся. Тому уж никаких не могло быть сомнений. Три дня ещё какая-никакая надежда витала… Чёрная надежда, нехорошая, что не найдут Каталину. И хоть стыдно такое было признать Агнешке, а всё же она надеялась вот так негоже.
Но Каталина оказалась жива. Неважно, какой жизнью. Какая б ни была, эта жизнь была предрешённой. К тому же невеста, по словам Илки, стала вдесятеро разговорчивей и смелее, так что сомнения все рассеялись окончательно.
Подруги сговорились, что обязательно поедут вместе в Выкшич. Только доплетут ещё пару корзин с браслетками, чтобы побольше заработать, и тогда уж поедут.
———————————————
Свято — народное название Рождества. В дореволюционное время Рождество праздновали 25 декабря, а Крещение — 6 января. Время между этими двумя праздниками называлось святками.
Вертепный театр — кукольное представление. В отличие от театра Петрушки, куклы вертепного театра управлялись снизу, специальными палочками, а не при помощи перчатки. Вертепом назывался ящик, внутри которого и происходила сценка. Обычно было две части — религиозная и бытовая. Вторую часть народ, конечно, особенно любил и приветствовал.
Глава 14
— Пшёл ты к чёрту рогатому!
Латунный подсвечник врезался в стену. Глухо бумкнул и покатился по полу, расплескав по грубым доскам горячий свечной воск, который моментально застыл жёлтыми кляксами. Свеча надломилась и угасла.
Раздался хохот. Резкий, звонкий, демонический. Он бил сильнее кнута, хуже грома. Девичий хохот, но отнюдь нечеловеческий.
Каталина смеялась. Теперь она много и часто смеялась. Всё ей виделось смешным, всё она принимала за шутки, над которыми с радостью потешалась.
Особенно её смешили попытки святого отца вывести её на чистую воду. И все эти попытки заканчивались одинаково — погромом в доме, проклятиями отца Тодора и гулким смехом Каталины.
Вот и теперь её улыбка разверзлась адским, булькающим смехом. Каталина раскачивалась на стуле, куда её усадил отец, чтобы прочесть молитву над несносной отрочкой. Когда отрочке надоело слушать божественный гундёж, он разразилась приступом гогота, швырнула подсвечник и пнула
