Фани Дюрбах и Тайный советник - Алла Ромашова

— Слава богу, вы пришли в себя. Ничего не говорите, вам надо отдохнуть. Я согласен со всеми вашими сумасбродными взглядами — если вам станет от этого легче. Графиня благородно предоставила нам, — Лагунов запнулся и покраснел, — вам… одну из спален. Я буду в соседней комнате беречь ваш сон. Вы сможете идти сама?

Фани неуверенно приподнялась, села. Советник поблагодарил графиню и подставил локоть еще слабой девушке, чтобы проводить ее в комнату. Старуха остановила пару на пороге:

— Милочка, я попросила отнести в вашу комнату пару моих старых платьев, которое я уже не ношу по причине возраста. Вы можете помыться в бане — ее как раз протопили.

Графиня была дамой старой закалки и считала иностранцев людьми низшего ранга. Тем приятнее было ее отношение к девушке.

— Но прежде я хотела бы со всех вас взять слово: вы ни о чем, что здесь произошло, вы не расскажете генерал-губернатору или полиции. Все, включая мои отношения с господином Болховским, останется между нами. Я бы не хотела порочить имя моего умершего супруга. А мне эта связь будет впредь уроком. Как говорится, любовь слепа, но… Как я могла поверить в такую фальшь, это же нелепо! — Женщина была искренне расстроена.

Фани не понимала, о чем идет речь, она вскинула глаза на советника, тот кивнул в ответ на тираду и ответил:

— Слово дворянина.

Фани присела в книксене и промолвила:

— Bien sure, madame.

В бане Фани сняла грязную одежду и с удовольствием вымылась, обдавая себя горячим паром. Завернулась в чистую простыню, надела рубашку, а сверху домашнее платье, выданное ей графиней. По вечерней прохладе добежала до дома в сопровождении горничной. Советник встретил ее, раскрасневшуюся, на пороге и проводил до ее спальни.

— Не бойтесь — я буду рядом, — сказал Лагунов, показывая на соседнюю дверь.

Забравшись в кровать, девушка уснула, едва ее голова коснулась белоснежной подушки. Сон был тревожен. Снился поручик, наклоняющийся над ней. Советник наводил пистолет на Болховского. Выстрел. Фани проснулась от грохота. Она вскочила с кровати и в одной ночной рубашке, задевая мебель, выскочила в коридор. Добежав до соседней двери, принялась колошматить в нее что было сил:

— Помогите! Откройте!

Сильвестр Васильевич вскочил на стук. Он схватил пистолет и, оставаясь раздетым, в одной рубашке, открыл щеколду. По ту сторону двери стояла Фани. С растрепанными волосами, в кружевной сорочке. Взгляд ее был испуганным:

— Кто-то стрелял!

— Сейчас? Я ничего не слышал.

— В моей комнате кто-то стрелял!

Лагунов прикрыл дверь, по-военному быстро надел штаны, выскочил из комнаты, широким шагом пересек коридор и вошел в комнату Фани. Внутри никого не было. Он подошел к окну и выглянул наружу. По ту сторону стекла, на подоконнике лежала мертвая птица, которая приняла отраженное в стекле звездное небо за настоящее и со всего размаху ударилась об окно. Лагунов развернулся, не давая девушке увидеть трупик птицы.

— Все спокойно. Должно быть, вам приснился кошмар. Что неудивительно, учитывая все, что с вами стряслось. Ложитесь, все спокойно! Если хотите, я могу остаться здесь, на диване.

— А это вас не затруднит? Я действительно боюсь.

— Ложитесь и спите спокойно.

Лагунов разместился на диване, не выпуская из рук пистолет, и мгновенно уснул, несмотря на то, что голова его оказалась на деревянном подлокотнике, а ноги свисали.

Фани проснулась от щебета птиц за окном. Она лежала в кровати и следила за лучом солнца. Он прополз по мягкой ткани одеяла, спрыгнула на пол, поднялся по углу дивана и оказался на лице советника, который спал, свернувшись калачиком на узком ложе. От солнечного луча Лагунов поморщился.

Фани выскользнула из-под одеяла, на цыпочках подошла к дивану и замерла, разглядывая мужчину, который нашел ее и спас. Она нагнулась и поцеловала его. Лагунов, не открывая глаза, притянул девушку к себе.

Птицы за окном пели гимн любви.

Охота

На завтрак в столовую вышли поздно. За столом в халате из синего бархата с золотой вышивкой, причесанная и напомаженная, уже сидела старая графиня все с той же облезлой собачкой на коленях. За ночь черты лица графини, и без того резкие, обострились, а морщины сделались еще глубже.

— Доброе утро! Я не стала вас будить. Надеюсь, что вы хорошо спали.

— Доброе утро, и еще раз спасибо за ваше гостеприимство! — Лагунов выглядел счастливым, лицо его сияло. Фани присела в книксене и скромно улыбнулась. В старомодном платье, которая ей одолжила хозяйка дома, она выглядела торжественно, словно на приеме. Лицо ее горело румянцем, а движения за одну ночь изменились и приобрели женственную грацию. В ней почти невозможно было узнать вчерашнюю измученную женщину.

Графиня улыбнулась:

— Милочка, я вижу, вы совсем поправились. Я рада. Надеюсь, что и ваш второй приятель быстро пойдет на поправку. В отличие от меня! — Графиня грустно посмотрела на счастливую пару. — Все же тяжело, когда близкий человек оказывается подлецом, — обратилась она больше к Фани.

— Ваша милость… — Лагунов задумался, как бы поддержать даму. — Вам незачем расстраиваться. Вы по-прежнему богаты, известны в обществе, а легкая скандальная слава вам не повредит, напротив — поможет быстрее найти нового… интересанта. И… насколько я слышал, вы — страстная лошадница? Вот кто-кто, а лошади никогда вас не предадут.

Графиня с некоторым сомнением выслушала тираду советника. И к концу речи Лагунова ее морщины даже слегка разгладились.

— А и действительно, пройдусь-ка я в конюшню! У меня там есть конь, один в один поручик: статный, с серым чубом, глаза с хитрецой. Велю его высечь. А слугам поручу выкинуть вон все вещи этого негодяя. Чтобы и духу его не было в моем доме!

Лагунов насторожился:

— Вещи? А вы не могли бы мне их показать, прежде чем выкинете?

— Да бога ради, извольте! Вас проводят в бывшую комнату поручика. Эй, Глашка, помоги встать!

Бумаги так и не нашлись. Как сквозь землю канули, хотя хозяйка дома уверяла, что видела какие-то кальки с чертежами на столе в комнате Болховского. Графиня тепло распрощалась со своими гостями. Василий, который с комфортом переночевал в людской, запряг лошадей, и бричка покатила в сторону Ижевска.

Внутри экипажа сидели, держась за руки, Фани и Лагунов. Фани выглядела совершенно счастливой. А вот Сильвестр Васильевич, поглядывая на молодую женщину, испытывал странные уколы в сердце, которых ранее он никогда не ощущал.

Наконец Лагунов не выдержал:

— Дорогая Фани, у меня к вам есть два вопроса. Но, умоляю вас, не обижайтесь.

— На вас, Сильвестр Васильевич, невозможно обижаться. О чем