Фани Дюрбах и Тайный советник - Алла Ромашова

Пузатенький господин ответил:

— Давай-ка вовсе остановимся. Дальше пойду пешком.

Дрожки остановились на обочине. Лагунов слез, проверил свой револьвер и, наказав Василию ехать в участок, если начнется стрельба, пешком отправился вперед, прячась в сумраке деревьев, высящихся вдоль дороги, к большому господскому дому, в котором светились несколько окон. У входа в дом мужики распрягали уже знакомый экипаж. Кроме них, во дворе никакого не было.

Лагунов решил подойти к усадьбе со стороны сада. Пробрался под яблонями, получив пару увесистых шлепков крупными спелыми плодами по голове, и зашел сбоку от освещенных окон, чтобы видеть комнаты.

В гостиной сидела пожилая графиня с модной прической с буклями и в пестром китайском халате. На ее руках покоилась белобрысая болонка со слезящимися от старости глазами. А напротив, к вящему удивлению Лагунова, стоял сам Болховский. Поручик что-то говорил, обращаясь к графине. Расположившись прямо под открытым окном, Лагунов вполне мог слышать их диалог.

— Альбиночка, — заигрывал мужчина, томно растягивая гласные, — ко мне приехал приятель. Он набрался сверх меры. Пусть отлежится? Я велел поселить его в гостевую. Ты же не против, мой ангел?

— Это не тот ли, с которым ты подрался и который исцарапал твое нежное личико? Не пускай этого негодяя в наш дом!

— Конечно нет, моя ласточка, это мой давний сослуживец, случайно встретились, и он набрался.

— Тогда пусть погостит. Как я могу перечить своему ненаглядному золотцу? Я иду спать. Ты со мной? Или еще посидишь со своим приятелем? В моей комнате тебя ждет подарок взамен того кулона, который ты так трогательно преподнес намедни, — и графиня морщинистой рукой указала на тонкую цепочку на ее шее, на которой сидела золотая птичка. — Я подумала, что это так символично — обменяться украшениями. Давно собиралась подарить тебе золотой перстенек. Жаль, что не можем появляться в свете вместе, и я не увижу, как он будет украшать твои изящные руки.

Болховский искренне обрадовался, бросился к креслу и принялся наглаживать полуживую собачку на коленях старухи.

— Ласточка моя! Ты так меня балуешь! Я посмотрю, как устроился мой приятель, — и сразу к тебе! Жди меня — и смотри не засыпай!

Потертая временем «ласточка» грузно поднялась из кресла и некоторое время стояла неподвижно, явно ожидая, когда распрямится спина. Позвонила в колокольчик и велела готовить себя ко сну.

Болховский тем временем проскользнул в крыло, где в этом доме селили редких гостей. Своим ключом открыл комнату, в которой при свете керосиновой лампы сидел Прокопьев и что-то писал, сидя за столом. Со спины было видно, как поникли его плечи. Услышав скрежет открывающегося замка, он прекратил водить пером и уныло воззрился на вошедшего.

— Ну, здравствуй, Арсентий. Заселился? Хорошо тут у тебя, уютно.

Болховский плюхнулся в кресло рядом с письменным столом.

— Тебе Иван (хотя он такой же Иван, как и я) все объяснил? Излагаешь свое новое изобретение на бумаге и, как только я получаю проездные бумаги — свободен! Пиши-пиши. Подробно, со схемами и пояснениями.

— А как же Фани?

— А что — Фани? Ее — не трону. Когда буду за границей, сообщу, где она. Ничего с ней не случится — поголодает недельку, говорят, это даже полезно. Особенно молодым девушкам.

— Ну ты и подлец, — молвил Арсентий Петрович, хмуря брови.

— Давайте без пафоса! В самом деле? Я — подлец? Напомнить, что ты и сам совершил должностное преступление?

— Я сожалею, что забрал бумаги с завода.

— А как же высокие принципы? Гуманизм и все такое? Как же твои убеждения?

— Я никогда бы не стал предавать родину.

— Какую родину? Ты забыл, что я — поляк? У меня будут деньги и новая родина, — о чем еще мечтать? Давай-ка, дружок, поторопись — к утру все должно быть готово. Не буду тебе мешать.

Болховский встал и вышел из комнаты, не обращая внимания на испепеляющий взгляд Прокопьева. Притворил дверь, повернул ключ в замке и, весело насвистывая, двинулся по длинному темному коридору. Проходя мимо окна, через которое с улицы подул ночной прохладный ветер, подумал: «Опять горничная, корявые руки, окно не прикрыла». В следующий миг поручик получил удар по затылку рукояткой пистолета.

Когда поручик очнулся, он сидел на стуле с заведенными назад руками, связанными веревкой. Прокопьев и Лагунов стояли перед ним. В руках у инженера был пустой стакан. По лицу поручика стекала вода.

— Ну что, господин Болховский, кончились ваши игры. — Лагунов разглядывал шпиона. Каждый раз, когда ему случалось обнаружить преступника, он старался внимательно изучить его физиогномику, чтобы понять — есть ли что-то общее в лицах тех, кто нарушает божественные заповеди и законы. Искал бесовскую злость, хитрость или страх, алчность. Сейчас все это одновременно проступило на исцарапанном лице поручика. При этом, поручик Болховский улыбался перекошенным ртом.

— А, это вы, господин статский советник! Ваша взяла! Недооценил я вас! Значит, это вы валялись в грязи около трактира? И каково вам в роли пьянчужки? Или вы привыкли за годы своей ищейской карьеры в российской грязи копаться?

Сильвестр Васильевич напряг кулак, однако на провокацию не поддался.

— Где мадемуазель Дюрбах? — спросил он, сдерживая гнев.

Болховский продолжал глумиться:

— А поищите теперь свою любовницу! Вы же любовники, не так ли? Теперь вам придется меня отпустить, если вы надеетесь получить эту маленькую французскую шлюху живой. И она еще смела отказать мне! Я ей готов был дать свою фамилию, свои деньги. А эта стерва выбрала вас! Ради чего? Чтобы быть на положении прислуги в этой варварской стране?

— Чего вы несете? — брови у Лагунова от удивления поползли наверх. — Что значит «она выбрала вас»?

— А, так вы не знали? — Болховский рассмеялся. — Наша маленькая француженка так влюблена в вас, что отказала мне — молодому и богатому в скором времени! А я, видя, как она по крохам собирает свой капитал, был уверен, что мы сможем быть с ней вместе, что она примет мое предложение, и мы покинем эту холодную страну! Пока вас не было — у меня был небольшой шанс. Я надеялся. А, впрочем, какая теперь разница! Развязывайте меня, если хотите видеть свою Фани живой! — Болховский провернулся вокруг спинки стула, подставляя руки.

Костяшки пальцев советника, сжимающие револьвер, побелели. Он посмотрел на Прокопьева. Тот молча развел руками. Лагунов, ни слова не говоря, кивнул головой. Прокопьев снял веревки, пока Лагунов держал поручика на мушке.

Потирая занемевшие запястья, Болховский потребовал:

— Дайте слово, господин Лагунов, что отпустите меня.

— Верните бумаги и девушку — и катитесь на все