Фани Дюрбах и Тайный советник - Алла Ромашова

— Да-с, одного из первых.

— Но послушайте, он же сам автор этого изобретения. Зачем?

— Именно то, что он автор, и отводит максимально от него подозрения.

В дверь кабинета постучали. Вошел швейцар и доложил, смешно шевеля взбитыми усами:

— Господин Прокопьев к Вашему Высокопревосходительству. Говорит, что срочно, по секретному вопросу.

— На ловца и зверь бежит, — пробасил генерал усталым голосом. — Проси!

Лагунов выглянул в коридор и убедился, что охрана на месте. Спустя пару минут послышались шаги, и в кабинет вошел запыхавшийся и всклокоченный инженер. Увидев, что генерал не один, он растерянно заморгал.

— Ваше Высокопревосходительство! Позвольте переговорить лично. Дело государственной важности.

— А у меня от статского советника Лагунова нет секретов, голубчик. О чем же вы хотели доложить нам?

Услышав фамилию Лагунова, инженер обрадовался. Вытянувшись по-военному, он отрапортовал:

— Подпоручик Прокопьев, п-п-а-звольте доложить… сообщить… признаться, — Арсентий Петрович запутался и сконфуженно замолчал.

— Ну что же вы, голубчик? — обманчиво ласковым голосом начал Нератов. — В чем вы хотели признаться? Уж не в краже ли секретных документов? — Он вытаращил свои круглые глаза на молодого человека и, казалось, готов был сжечь непутевого инженера взглядом.

— Да. То есть, нет. Хорошо, что вам уже все известно. Мадемуазель Фани посоветовала мне обратиться к господину Лагунову и все рассказать, как на духу. — Прокопьев перевел взгляд на советника, а тот, услышав, что Фани встречалась с инженером, нахмурил брови.

— Вы, наверное, знаете, что я — тот самый горе-изобретатель? — вздохнул инженер.

— Почему же «горе»? — поинтересовался советник, несколько обескураженный таким представлением.

— Да потому что на самом деле я — пацифист и категорически против того, чтобы человек служил мишенью для убийств. С одной стороны — я был лучшим студентом нашего курса по физике стрельбы и по-настоящему увлечен этой темой. А с другой — сам же не приемлю возможные последствия изобретения. Дело в том, что практические испытания на заводе показали, что пули могут поражать живые мишени в радиусе пяти метров. Технология еще сырая: мы стреляли по заряду, чтобы оценить эффективность поражения. А вот ствол, который сможет принять такой заряд и не разорвется в руках стрелка, еще не доработан. Хотя кое-какие наметки у меня имеются.

— Господа, давайте вернемся к делу, — прохрипел генерал. — Где пропавшие бумаги, господин Прокопьев?

— Ваше превосходительство, извините! Я просто хотел объяснить причины, почему забрал их обратно. Не хочу, чтобы мое изобретение послужило убийству и использовалось в войне. Это антигуманно! Считайте, что изобретения не было.

— Что значит «не было», молодой человек?! — взревел генерал. — Вы в своем уме?! Об успешных испытаниях доложено наверх! На завод едет комиссия! Что мы им скажем? Что изобретатель передумал изобретать? Ну уж нет! Вы сейчас же вернете ваши чертежи! Последний раз вас спрашиваю по-хорошему: где бумаги?

Прокопьев побледнел и едва слышно ответил, отводя глаза:

— Пропали. Я их забрал домой, а они исчезли.

Генерал откинулся на спинку кресла и принялся ртом хватать воздух, словно большая пучеглазая рыба. Советник широкими шагами пересек комнату, распахнул дверь и громко крикнул в коридор:

— Врача! И поручика срочно пригласите!

Когда Лагунов вернулся в кабинет, то увидел, что Прокопьев уже налил воды генералу и тот жадно пьет.

— Не надо врача, — обратился он к советнику, и тот кивнул вошедшему десятскому: не надо.

— Сейчас пройдет.

Цвет лица Нератова действительно понемногу из багрового вновь стал розовым и дыхание выровнялось.

— Как вы думаете, куда могли деться бумаги? — спросил Прокопьева Лагунов, удостоверившись, что удар генералу уже не угрожает.

— Я правда не знаю. После того как я забрал их с завода, отнес домой и убрал в ящик стола: не мог решиться сжечь их сразу, как хотел, дурак! Жалко стало свой труд. Я пошел сюда, на встречу с… Алексеем Ивановичем. Но его не застал. И хотел было вернуться. Однако господин поручик удержал меня запиской. Вызвал в сад и велел подождать его. Я прождал почти полтора часа, но Болховский так и не пришел. Мадемуазель Фани мне рассказала, что в это время он гулял в саду с другой стороны дома с Софьей Ивановной. Наверное, я неверно понял, где именно поручик назначил мне встречу, и ждал его не там. Я поднялся на второй этаж к мадемуазель Софье. Пробыл у нее минут десять и спустился обратно. А по моему возвращении мой слуга сказал, что поручик заходил ко мне, прождал в комнате и уехал на завод. Были ли бумаги тогда на месте — не знаю. Уже вечером, когда я вернулся с… из гостей, их не оказалось. Ни в ящике стола, ни на столе — нигде! Их украли!

Генерал провел рукой по лицу, словно смахивая тяжелую мысль.

— Вы обвиняете господина поручика?

— Боже упаси! Я никого не обвиняю.

Генерал запыхтел:

— Что же вы натворили, господин Прокопьев! Ладно, это задача господина советника разобраться, кто мог выкрасть бумаги. Возможно, вы их сами положили в другое место и забыли. А нам сейчас важно их восстановить. Про изобретение уже доложено в Военное Министерство. Так что будьте любезны, сделайте дубликат, пока господин Лагунов разыскивает оригинал. Не хочу вас пугать полицией, но вы меня страшно подставляете! А я служил с вашим покойным батюшкой и обещал ему приглядывать за вашей карьерой! Чего мне стоило вас на завод устроить после ваших игр в карбонариев в Петербурге!

Прокофьев сокрушенно вздохнул:

— Простите, я не подумал о вас и возможных последствиях для вас, Ваше Высокопревосходительство. Конечно, я все восстановлю! Нынче же!

— Ну и чудесно. — Генерал криво улыбнулся. — Вас проводит в свободный кабинет поручик Болховский. Где же он?

Десятский, которому поручали вызвать поручика, доложил:

— Господина Болховского нигде нет. И в доме не ночевал.

— Час от часу не легче. Куда он мог деться?

Испуганный управляющий заглянул в открытую дверь кабинета и что-то прошептал десятскому.

— Говорите уже, — пробасил генерал.

— Мадемуазель Дюрбах тоже в доме не ночевали-с.

Здесь уже Лагунова бросило в краску, чего он от себя не ожидал.

— Когда их обоих видели в последний раз? — спросил он управляющего.

— Вечером барышня передала через старика-швейцара записку вот этому господину. — Управляющий показал на покрасневшего инженера. — А около восьми вечера выскочила в сад и не возвращалась. Когда ушел господин Болховский, швейцар не заметил. Должно быть, ночью.

— Что было в записке? — Советник обратился к Прокопьеву и удивился, как сухо и холодно прозвучал его голос.

— Мадемуазель Фани звала меня встретиться, чтобы убедить явиться к вам.

— Мадемуазель Фани после встречи с вами вернулась в дом?

— Я ушел и не видел.

Лагунов задумался.

— Меня, не иначе, сглазили, — бурчал