Внедроман 2 - Алексей Небоходов
Отложив письмо, Михаил осторожно достал из конверта ещё один свёрток, обёрнутый плотной бумагой без надписей. Развернув её, он замер: внутри лежали аккуратные хрустящие банкноты, настоящая капиталистическая валюта. Не купоны на финские галоши, а самая настоящая денежная масса, способная согреть даже сердце закоренелого советского патриота.
Михаил быстро пересчитал банкноты с таким энтузиазмом, словно ребёнок, неожиданно получивший новогодний подарок. Окончив подсчёт, он ощутил глубокое удовлетворение – не тихое удовольствие рабочего, получившего месячную премию, а настоящую радость творческого человека, которого наконец-то по достоинству оценили на Западе.
Аккуратно завернув деньги обратно, Михаил осторожно спрятал свёрток в ящик стола, словно это были не банкноты, а оригинальные кадры фильма «Броненосец Потёмкин».
Откинувшись в кресле, он задумчиво посмотрел на телефон, теперь казавшийся не просто бытовым прибором, а верным сообщником в международной авантюре.
Решительно сняв трубку, Конотопов быстро набрал номер Алексея:
– Лёша? Это Михаил. Только что ушёл финский товарищ. Принёс подарок и письмо. Они в восторге, хотят регулярных поставок нашего культурного символизма. И деньги там, Лёш. Настоящие, иностранные.
На другом конце Алексей с облегчением выдохнул:
– Наконец-то, Миша! Я уж думал, финны в ЦК позвонят и вместо символизма отправят нас на урановые рудники. Значит, можно открывать постоянные поставки?
– Нужно, – подтвердил Михаил уверенно. – Они хотят не просто символизма, а регулярной «поэзии сельского труда». Так что бери своих фарцовщиков и готовься повышать уровень советского культурного экспорта.
– Сделаем! – радостно ответил Алексей. – Теперь мы точно войдём в историю. Советский агитпром покорит Европу через Финляндию, и исключительно за валюту!
Положив трубку, Михаил с улыбкой откинулся назад. Впервые за долгое время он чувствовал себя не просто руководителем сомнительного советского проекта, а настоящим творцом международного культурного диалога – пусть и весьма специфического жанра.
Только теперь, когда западные коллеги оценили его «поэтичное документальное видение», Михаил окончательно убедился в правильности пути. Это была не самодеятельность, а новый советский вклад в мировой кинематограф, сделанный лично им – благодаря финскому архиву, сантехнику и паре доярок из «Трудового подвига».
После разговора Михаил, словно лауреат Ленинской премии, открыл рабочую тетрадь в потрёпанном дерматиновом переплёте с надписью «Культурный экспорт». Надпись была намеренно небрежной, чтобы даже самый бдительный оперативник КГБ решил, будто это конспекты по соцреализму, интересовавшему Михаила не больше органической химии.
Разгладив страницу ладонью, он записал дату, сумму, полученную от финнов, и пометку: «Турку – сантехник». Эти записи делались с такой тщательностью, будто фиксировалось историческое событие, которое советские школьники лет через пятьдесят будут изучать в главе «Роль финского киноархива в распространении советского агиткино».
Записав цифры, Михаил тихо произнёс, словно подтверждая важность момента:
– Всё по плану. Даже лучше.
Он произнёс это с интонацией героя фильма, досрочно выполнившего пятилетку и ожидающего звонка с поздравлениями лично от Брежнева.
Откинувшись в кресле, Михаил с удовлетворением посмотрел на заполненную реальными результатами страницу. Графы цифр и дат радовали глаз не меньше, чем показатели успехов советского агитпрома на Западе.
Закрыв тетрадь, он убрал её подальше от чужих глаз в ящик, погладив напоследок, словно прощаясь с верным другом по тайному делу. Теперь в этом ящике, кроме валюты и тетради, лежали документы, способные удивить не только финский архив, но и парочку советских министерств.
Встав из-за стола, Михаил медленно подошёл к настольной лампе, которая горела мягким, уютным светом, придавая квартире атмосферу подпольной типографии, а не обычной московской хрущёвки.
Выключив лампу, бывший олигарх погрузился в приятный полумрак и испытал странное облегчение – словно удачно перевёз через границу запрещённые французские духи.
Несколько секунд он стоял в темноте, прислушиваясь к тишине и ощущая удовлетворение человека, впервые получившего заслуженную награду за нелёгкий труд на благо советской культуры. Пусть культура и была специфической, зато какой приносила доход!
Михаил улыбнулся в темноту и тихо произнёс, словно выступая на пленуме:
– Схема не просто сработала – она доказала полную эффективность. Теперь дело за малым: расширять рынок и получать прибыль.
С удовольствием повторив про себя слово «прибыль» – чуждое советскому лексикону, но приятное на ощупь, он полностью довольный направился на кухню, решив заварить чай с лимоном и открыть финское печенье, оставшееся после визита Пекки.
Кабинет Михаила стремительно преображался, превращаясь в штаб секретной внешнеэкономической операции, к которому не имел бы доступа даже замминистра торговли. Старый письменный стол, прежде хранивший лишь фотографии и конспекты, теперь заполнялся аккуратными пачками валюты, разложенными по номиналу, как будто ожидая проверки финансового контроля райкома партии.
Помимо денег, в ящиках появились официальные справки, свидетельствующие о внезапной любви Михаила к антиквариату, что выглядело примерно так же убедительно, как слесарь-сантехник с коллекцией балетных пачек. Здесь же лежали стопки договоров о «творческих консультациях за рубежом» с такими заголовками, от которых любой партработник пришёл бы в восторг: «Проблемы символизма в сельском кино», «Сантехнический аспект советской драматургии», «Художественное отображение сельхозинвентаря в фильмах для взрослых».
Особенно выделялся среди документов советский калькулятор с валютной памятью, приобретённый Михаилом после долгих сомнений и ещё более долгих переговоров с фарцовщиками. Он даже опасался, не является ли этот аппарат тайным оружием ЦРУ, способным передавать данные о валютных поступлениях прямо в Лэнгли.
Но теперь Михаил почти не расставался с ним, занося полученные суммы с таким напряжением и серьёзностью, будто от точности зависел бюджет всей советской культуры на ближайшие годы.
Очередной вечер прошёл именно за таким занятием. Михаил аккуратно нажимал клавиши калькулятора, словно обезвреживал мины на фронте культурного экспорта. В разгар работы дверь кабинета приоткрылась, и внутрь заглянул Сергей. Он замер в дверях с удивлением на лице, как парторг, случайно зашедший в валютный клуб.
Петров молча оглядел пачки банкнот, папки с договорами и новенький калькулятор, который выглядел так важно, будто отвечал за все валютные поступления Советского Союза. Наконец он улыбнулся с мягкой иронией:
– Ну что, Миша, твоя фотолаборатория всё больше похожа на валютную кассу. Табличку ещё повесь: «Приём валюты только в упакованном виде».
Михаил прервал подсчёт и строго посмотрел на Сергея, как бухгалтер сельпо, застигнутый за неправильной записью в тетради:
– Знаешь, Серёжа, при нашем масштабе без порядка никак. Чем серьёзнее дело, тем строже учёт.
Сергей усмехнулся, но комментариев не добавил, лишь с интересом приблизился к столу и взял одну из папок:
– А антиквариат зачем? Ты в искусстве разбираешься, как председатель колхоза в живописи Боттичелли.
– Антиквариат
