Совок порочного периода - Алексей Небоходов

Алёна приподняла подбородок, словно выставляя уязвимое место, и эта её странная смелость усилила мою растерянность.

– Это всё, что ты можешь сказать? – спросил с оттенком разочарования, не скрывая горечи. – Я думал, ты попытаешься объяснить. Хоть что-то скажешь, а не будешь стоять, словно тебе всё равно.

Она вздохнула и опустила голову. В лице её проступила усталость, скрытая за бравадой и презрением к последствиям.

– А что ты хочешь услышать, Леонид? – тихо произнесла она, избегая взгляда. – Что я сиротка несчастная, денег нет, отчим-уголовник избивает и заставляет приносить копейки домой? Да, это правда. Но тебе-то какая разница? Ты ведь уже решил, что я преступница и подлая воровка.

Эти слова больно резанули, заставив отступить на шаг. Смущение, злость, жалость и непонимание смешались в душе в одно тяжёлое чувство.

– Мне не всё равно, – тихо проговорил, борясь с собой. – Я ещё ничего не решил. Да, мне неприятно видеть это, я разочарован, но не могу просто сдать тебя милиции. Это ничего не изменит, станет только хуже.

Алёна подняла глаза, впервые за это время увидев во мне не гнев и обвинение, а что-то человеческое и мягкое. Мы молча смотрели друг на друга, пытаясь понять, что делать дальше.

– И что ты предлагаешь? – спросила она осторожно, словно боясь разрушить внезапно возникшую связь. – Если не сдавать, то что? Разойтись и забыть?

– Нет, забыть не получится, – покачал головой, ощущая внутри что-то важное и настоящее, рвущееся наружу. – Предлагаю просто поговорить. Без милиции, без свидетелей и обвинений. Сядем где-нибудь в парке и поговорим откровенно. Мне важно понять, что с тобой происходит и почему ты дошла до такого.

На её лице появилось недоверие, даже опаска, словно помощь без условий казалась подозрительной. Несколько секунд она молчала, взвешивая что-то про себя, но затем взгляд смягчился – промелькнула надежда, смешанная с осторожностью.

– Ладно, давай поговорим, – сказала она мягче, уже без враждебности. – Хотя не уверена, что это что-то изменит, что ты поймёшь, или что я сама смогу объяснить. Но я согласна хотя бы попытаться, раз тебе это действительно важно.

Её слова принесли странное облегчение, будто тяжесть, давившая всё это время, немного отступила, позволяя свободнее вдохнуть и почувствовать слабую надежду на то, что наш разговор действительно может что-то изменить.

– Пойдём, – сказал я, указывая на ближайший сквер, где среди деревьев показалась пустая скамейка, будто специально ждущая нас. – Поговорим спокойно и честно. Это будет правильнее, чем притворяться, будто ничего не произошло, или идти в милицию и ломать тебе жизнь.

Алёна молча кивнула, смотря с тревогой и лёгкой надеждой, словно сама хотела поверить, что этот разговор поможет ей выбраться из тупика.

Шли мы медленно, погружаясь в молчание, вязкое и холодное. Я незаметно смотрел на Алёну, замечая, как она сжимает кулаки и избегает моего взгляда, будто боялась разорвать последнюю ниточку, связывающую нас.

Мысли путались, не позволяя найти нужные слова. Перед глазами по-прежнему стояла её рука, вынимающая чужой кошелёк, а теперь этот образ болезненно смешивался с её измученным лицом, усиливая моё смятение.

Парк встретил нас осенней пустотой и унынием. Мокрые деревья склонялись над блестящими от дождя аллеями, безлюдными и бесконечными. Мы выбрали лавку под старым каштаном, укрытую густой завесой пожелтевших листьев, и сели рядом, сохраняя осторожную дистанцию.

Несколько минут царила тишина, нарушаемая только нервным дыханием девушки. Наконец, собравшись с духом, я спросил прямо:

– Алёна, зачем тебе это? Почему ты пошла на такой шаг? Ты же не глупая, не безрассудная – что тебя подтолкнуло?

Она вздрогнула и опустила голову, нервно теребя пальцами край плаща. Молчание затянулось мучительно долго.

– Ты правда хочешь это услышать? – спросила она, избегая взгляда. – Поверь, тебе это не понравится. Узнав правду, ты будешь смотреть на меня ещё хуже.

– Расскажи, – мягко, но настойчиво ответил я. – Сейчас не время думать о том, как это выглядит со стороны. Я просто хочу понять.

Алёна глубоко вздохнула и тихо, с дрожью в голосе заговорила:

– Когда мама умерла, жизнь рухнула. Через месяц вернулся отчим из тюрьмы, и стало невыносимо. Он пьёт, требует денег, угрожает и избивает. Каждый день заставляет приносить деньги домой. Если не принесу – выгонит на улицу. Квартира его, идти мне некуда. Нет родных, нет друзей, чтобы хоть ненадолго приютили.

Она помолчала, стараясь справиться с болезненными воспоминаниями.

– В какой-то момент поняла: либо воровать, либо оказаться на улице. Нормальной работы нет, институт занимает всё время. Я просто боюсь однажды остаться ни с чем. Не геройствую, не играю в преступницу, просто выхода не вижу.

Она замолчала, и тишина стала ещё тяжелее. Я почувствовал злость, переплетённую с жалостью и бессилием.

– Почему раньше никому не рассказала? – спросил я, стараясь не показать слабость. – Должен быть выход, кто-то должен помочь.

– Кому рассказать? – голос её прозвучал едва слышно. – Кто станет слушать и поверит мне? Ты? Сейчас слушаешь, но завтра уйдёшь, а я снова останусь одна.

Она подняла взгляд, полный усталости и отчаяния.

– Я не могу отвернуться и сделать вид, что ничего не случилось, – ответил я твёрдо, хотя и не знал ещё, как помочь. – И осуждать тебя не собираюсь, потому что не представляю, как тебе тяжело. Но вместе мы найдём выход.

Она слегка покачала головой, но в глазах мелькнула осторожная надежда, будто ей отчаянно хотелось поверить моим словам.

– Думаешь, ты сможешь помочь? – спросила тихо, почти умоляюще. – Я не знаю, возможно ли это. Может, я уже зашла слишком далеко. Куда мне идти? Кому обратиться? Кто поможет такой, как я?

– Пока не знаю как, но я тебя не брошу, – произнёс я решительно, ощущая одновременно слабость и силу. – Главное, теперь ты не одна. Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь.

Она снова отвела глаза, медленно кивнув и расслабив плечи, будто наконец разрешила себе немного поверить в лучшее. Я же сидел рядом, чувствуя, как беспомощность сменяется решимостью. Теперь уйти и оставить её одну я уже не мог. Нужно было действовать, искать выход, помочь Алёне выбраться из ловушки, в которую она попала. Я твёрдо решил, что сделаю это любой ценой.

Мы сидели рядом на мокрой лавочке, погружённые в тяжёлую, мучительную тишину, словно за прозрачной стеной. Осторожно взглянув на Алёну, заметил, как дрожат её пальцы – не только от осенней сырости. Понимал, что надо двигаться дальше, осторожно касаясь болезненных тем, словно хирург, вскрывающий глубокую рану.

– Алёна, как именно отчим заставляет тебя это делать? – спросил я мягко, избегая резкости. – Он прямо говорит тебе воровать или как-то иначе давит?

Она глубоко