Совок порочного периода - Алексей Небоходов
Я впервые не мог предсказать будущее и подготовиться к нему. И эта неопределённость одновременно ужасала и восхищала. После долгих лет хождения по кругу я, наконец, свернул на неизвестную дорогу, и хотелось идти по ней, куда бы она ни вела.
Утренний туман ещё цеплялся за московские улицы, когда я подошёл к институту – на полчаса раньше обычного. Охранник удивлённо вскинул брови, но промолчал и кивнул в ответ на приветствие. Коридоры встретили меня гулкой пустотой, эхо шагов догоняло, создавая иллюзию преследования.
Аудитория оказалась пустой, как я и рассчитывал. Пахло мелом и старой краской. Сел на привычное место в седьмом ряду, разложил ручки и открыл учебник, пытаясь убедить себя в обычности момента. Но руки дрожали, а взгляд метался к двери.
Придёт ли она? Вопрос стучал в висках. Часть меня молилась, чтобы всё оказалось лишь странным сном. Другая же с неистовой силой желала её появления.
Студенты начали подтягиваться: кто по одному, кто небольшими группами. Привычные лица, утренняя вялость, сонные разговоры о вчерашнем. Я сидел, напряжённый до ломоты в плечах, делая вид, что перечитываю конспект. Но буквы плясали перед глазами, отказываясь складываться в смысл.
Каждый раз, когда дверь открывалась, сердце подскакивало к горлу. Но заходили другие: рыжая с филфака, пара троечников с последнего ряда, хихикающие первокурсницы. Не она. Всё не она.
Минуты тянулись мучительно медленно. Возможно, вчерашняя игра была разовой акцией, и теперь она потеряла ко мне интерес? Или решила помучить, оставив наедине с догадками? Вопросы роились, как пчёлы вокруг варенья, жужжа всё громче.
Но тут дверь снова отворилась, и вошла она.
Движения её были прежними – плавными и текучими, будто она скользила по воздуху. Сегодня Алёна была в закрытом тёмном платье с воротником под горло и длинными рукавами, подчёркивающем то, что скрывалось под тканью. Волосы блестели, каре идеально обрамляло лицо.
Она окинула аудиторию беглым взглядом, на мгновение встретившись со мной глазами. Никакого намёка на вчерашнее – словно смотрела сквозь пустоту. И направилась ко мне.
Дыхание замерло. С каждым её шагом напряжение росло. Остановилась рядом, оценила место слева – то самое, вчерашнее – и с прежней небрежной элегантностью опустилась на стул.
– Доброе утро, – удивительно спокойно произнёс я.
Алёна повернулась, и в её серых глазах мелькнуло не то удивление, не то насмешка.
– А, это ты, – проговорила она так, словно только сейчас заметила меня. – Доброе.
Отвернулась, открыла тетрадь на чистой странице и начала записывать дату и тему лекции, совершая обычные студенческие действия. Обычные – но почему-то особенные, потому что принадлежали ей.
Я сидел неподвижно, словно рядом лежала неразорвавшаяся бомба. Вчерашний стыд жёг изнутри, смешиваясь с предательским желанием повторения. Хотелось нарушить тягостное молчание, объясниться, извиниться – что угодно. Но слова комом застревали в горле.
– Погода сегодня хорошая, – выдавил наконец, тут же прокляв себя за банальность.
Она посмотрела на меня с лёгкой усмешкой, от которой всё внутри болезненно сжалось:
– Да, утром был красивый туман. Люблю такие моменты. В них есть что-то… загадочное.
Последнее слово прозвучало с особой интонацией – издёвка это была или искренность, понять не удалось. С Алёной вообще ни в чём нельзя было быть уверенным.
Разговор прервал преподаватель, войдя и начав лекцию с того места, на котором остановился вчера – о противоречиях как двигателе развития. Я принялся старательно записывать, радуясь возможности отвлечься.
Но отвлечься было невозможно. Каждое её движение эхом отзывалось в теле: вот поправила волосы за ухом, потянулась за листком, задумчиво прикусила кончик ручки. Привычные жесты казались наполненными тайным смыслом.
Прошло минут двадцать. Я почти расслабился, уверившись, что сегодня провокаций не будет, что вчерашнее было лишь разовым уроком. Мы просто будем соседями по парте – не более того.
И в этот момент она уронила ручку.
Звук падения прозвучал громко и резко. Ручка покатилась под стол, остановившись между нашими ногами. Алёна спокойно посмотрела вниз, затем на меня – в её глазах плясали чёртики.
– Подними, пожалуйста, – сказала она голосом, который я хорошо помнил.
Мир застыл. Она проверяла меня – усвоил ли я вчерашний урок или снова попаду в её ловушку? Секунды тянулись бесконечно. Сердце бешено билось, кровь приливала к лицу. Часть меня сопротивлялась, но другая, более сильная, уже толкала вперёд.
Я наклонился без всякой маскировки – какой смысл притворяться? Она и так знала, что произойдёт. Полумрак под партой встретил знакомым запахом мела.
Ручка лежала между нами. Я потянулся за ней, но взгляд сам собой поднялся выше. Сегодня на Алёне были чулки – тонкие, с едва заметным швом. Чуть выше мелькнуло чёрное кружево, отличавшееся от вчерашнего белого. И я понял, что бельё она сменила специально для этого момента – чтобы я заметил и осознал: она думала обо мне, готовилась.
Я застыл, поражённый этим открытием.
Теперь Алёна не просто позволяла смотреть – она устраивала представление. Медленно, с подчеркнутой неторопливостью, развела колени ещё шире. Движение выглядело случайным, но невинности уже не было ни капли.
В мягком утреннем свете кружево казалось почти бархатным. За ним виднелась полоска чёрного белья с узором настолько тонким, что я невольно всматривался: цветы? бабочки? древние символы, смысл которых давно утрачен, оставив только способность волновать мужское воображение? Даже тонкая полоска кожи между чулками и бельём казалась картой, отмеченной уместными метками.
Она не смотрела вниз. Напротив, подняла голову, и я чувствовал вес её взгляда сквозь столешницу. Воздух под партой стал вязким и сладким от напряжения. Я слышал своё дыхание, а кровь стучала в висках, словно маршевый барабан на параде глупости.
В тот момент я мог отвернуться или хотя бы притвориться, что ничего не заметил. Но лишил себя этого права сам: мне хотелось рассматривать её настолько близко, насколько позволяла ситуация. Хотелось впитать каждую деталь этого триумфа женской анатомии и злой игры.
Я задержался на несколько секунд, изучая изгиб ноги, арку стопы в лаковой туфле с чуть поцарапанным носком. Алёна снова пошевелила ногой – будто случайно коснулась меня коленом, а затем так же естественно убрала её обратно, словно заранее репетировала это движение.
Моё лицо вспыхнуло ещё сильнее. Я осознал, что если кто-нибудь сейчас заглянет под парту со стороны, то увидит жалкую картину: меня, в полуприседе у женских ног, изо всех сил делающего вид, будто ищу ручку, а не что-то иное.
Был уверен,
