Хозяйка не своей жизни. Развод, проклятье и двойняшки - Дарья Мухина

Она тихо рассмеялась. И ушла ставить чай.
Ночью мне снилось, что я иду по школе босиком. Под ногами — тёплый пол, в окнах звёзды, но звёзды смотрят вниз, как живые. Я шла и знала, что меня ведут — не за руку, за сердце. У ворот стояла тень. Я не боялась, только спрашивала: «Кто тебя пустил?» Тень промолчала, а где-то в глубине щёлкнуло что-то. Проснулась — и первым делом положила ладонь на живот. Ребёнок отвечал. Я улыбнулась, потому что простые вещи — лучший ответ на сложные.
Утро третьего дня началось как надо: с чая, с двух писем благодарности от родителей и с новостью от капитана — «за внешним периметром спокойно». Даниэль снова влил в меня силы; Адриана присоединилась — сначала робко, потом увереннее. Мы закрепили схему: он — тепло, она — чистая прохлада, я — русло. Получалось всё лучше, и от этого у меня внутри поднималась тёплая волна похожая на гордость, но глубже.
— Мам, — сказал Даниэль, когда мы закончили, — а когда папа приедет, ты ему скажешь, что я всё сделал правильно?
— Я скажу ему, что вы сделали правильно вместе, — ответила я. — Но первую похвалу оставлю себе, потому что я тут главная.
Даниэль фыркнул и, кажется, впервые за эти двое суток по-настоящему улыбнулся.
Днём мы отправили последнюю пачку ответов дворянам — к каждому приложили копию королевского письма. Шум улёгся. Дом стал дышать. Преподавателям позволили отдых через день, детям — на час дольше гулять в саду. Стража, правда, бурчала, но смирилась.
А вечером я снова села за стол и написала письмо. Не длинное — насколько сейчас допускает моё терпение. «Лайонел, мы в порядке. Очень скучаем по тебе, и ждем новостей. С ребенком и мною все хорошо, здоровье окрепло. Эдрик — под наблюдением, но, кажется, даже если он и шпион короля или Кирсана, то ненадолго. Возвращайся скорее». Письмо ушло с самым быстрым гонцом. Я даже позволила себе одну сладость — по дороге в сад захватила из кухни ещё пирожок.
Я всё ещё не знала, как именно тень вошла в дом. Но теперь, когда в коридорах снова смеются, я слышала в этом смехе не беспечность, а правильную оборону. Смех — это тоже стража. Мы утихомирили шум, сшили рваные места, укрепили узлы. Если Кирсан тут замешан — а я в этом почти уверена, — он услышит обратное. И если Эдрик не королевский шпион, а его — мы это выясним. Дом держится. Я держусь. И нас — много. Я слушаю воздух и говорю ему: «Ещё чуть-чуть. Дотерпим. Он приедет». И дом, кажется, отвечает мне привычным звоном тепла.
Глава 23
Я решила остаться в поместье на несколько дней. Мария и без меня справлялась со школой — после недавних событий она встала у руля так уверенно, что мне оставалось только подпирать двери распоряжениями издалека. Дети выдохнули: тишина, сад, наш фонтан, уроки с гувернантками, вечером — настольные игры, где Даниэль умудрялся «случайно» поджигать свечки взглядом, а Адриана «совершенно случайно» проливала воду туда, где только что горело. Я делала вид, что ничего не замечала. Иногда полезно дать людям — даже очень магически одаренным — просто побыть детьми.
На третий день приехкл Олексион. Примчался по гравию, не успев слезть с седла, уже стряхивал пыль и искал меня глазами. Вошёл без церемоний — старые привычки у него оставались, хотя чин начальника стражи он теперь носил как родной.
— Где она? — спросила я, как только он закрыл за собой дверь моего кабинета.
— Там же, под присмотром, — кивнул он. — Оставил двоих надёжных ребят. Ключ у Грайна, ему можно доверять. Никто туда и носа не сунет без моего ведома.
Я жестом предложила садиться. Он не сел. Топтался, собирая слова, и это на него было непохоже.
— Говори.
— Катрин… — он потер затылок и медленно выдохнул. — Она другая. Не так, как мы думали. Не про деньги и не про беготню за титулом. У неё правда… — он поискал глазами потолок, — чувства. И устала она. От всего. От глянцевой жизни вдовы, от салонов, где говорят о пустом. От четырёх стен, где ты никому не нужен, пока на рукаве траурная лента ещё свежая.
Я молчала. Слова в нём спотыкались, но в голосе был редкий для него оттенок — сочувствие.
— Я видел женщин, что притворялись, — продолжил он. — Это не тот случай. Она держится из последних сил. И ещё… — он наконец уселся на край стула. — Кайонел передавал: после нападения у вас ушла преподавательница этикета. Мадам… Марисоль?
— Ушла, — подтвердило моё внутреннее бухгалтерское. — Единственная в городе, кто держал вилку правильно и мог этому научить. Слёзы, «здоровье», «нервы» — и ушла. Я не склонна держать силой.
— Так вот. Оливия — аристократка. И не пустая. Умная, воспитанная. И если держать её под нашим присмотром, в деле, где она будет нужна… — он развёл руками. — Возьмём в школу? На этикет, светские формы, письмо. Строго. С условиями. На испытательный срок. Ей нужна опора, тебе — учитель. Всем лучше.
Я потёрла виски. Идея была настолько очевидной, что тревожно было только от того, как легко она становилась на место, как пазл.
— Ты уверен?
— Уверенность — дело для богов и королей, — буркнул он. — У меня есть люди и глаза. Если что-то пойдёт не так, я это увижу раньше тебя.
Я всмотрелась в него. В этот раз он показывал не привычную хулиганскую ухмылку, а зрелое, спокойное лицо человека, который думал не только кулаками.
— Ладно, — сказала я. — Испытательный срок. Комната в учительском крыле школы, не в поместье. Доступ к детям — только в присутствии гувернантки или меня. И ты, Олексион, отвечаешь за её безопасность и поведение. Чуть что — выводим за ворота без разговоров. И ещё: никаких «чувств» до выяснения. Ни твоих, ни её. Работа — это работа.
— Я не мальчишка, — фыркнул он, но потом смягчился. — Спасибо, Катрин.
— Не мне спасибо, — отрезала я. — У каждого должен быть шанс сделать правильнее, чем вчера. Но шанс — не индульгенция.
Он кивнул. Договорились быстро, как всегда, когда речь шла о деле.
* * *
В тот же вечер я написала Марии письмо: «Приготовь комнату, скажи девочкам из столовой, что новый педагог любит простой чай без сахара, предупреди гувернанток. И — пожалуйста — улыбнись ей, как улыбаешься ученицам в первый день». Мария ответила на клочке бумаги, торопливо, но её округлые буквы были