О бедном мажоре замолвите слово 2 - Виталий Сергеевич Останин
Оставлю вам дело, а! Каково! Будто знал про каждого из нас столько, чтобы озвучить то единственное, на что мы купимся. Ну, разве что кроме Пушкарева — тот сидел с таким кислым выражением лица, словно бы уже знал всё. Ну или многое. Не чаи же они тут гоняли, нас дожидаясь.
Пока Аника, судя по напряженному выражению лица, обдумывала, как реагировать на слова генерала, я решил расслабиться и просто послушать. Чего с вопросами лезть — он ведь сам пришел.
Так что просто подтянул к себе поднос с графином и стаканами, налил в один из них воды, и откинувшись на спинку довольно удобного кресла, вытянул под гудящие от сегодняшней беготни ноги.
— Что конкретно вы предлагаете, Григорий Антонович? — спокойно произнес я, выдув половину стакана. — Только попроще, а то мы с капитаном Ворониной сейчас очень туго соображаем. Укатали сивок крутые горки.
И выдал самую что ни на есть салонную улыбочку. Мол, простолюдинов будешь за нос водить, лисяра! А со мной этот номер не пройдет.
Отметил, как у Пушкарева глаза на лоб полезли. И Воронина щекой дернула. С их точки зрения мой тон не очень подходил для общения с вышестоящим звездоносным начальством. Ну, извините! Старший сын князя по-другому просто не может. Как говорил дон Румата в моей любимой книжке: «С высоты моего происхождения не видно никакой разницы даже между королем и вами».
— В этой историей с заключенными вы оказались в самом эпицентре бури, — заговорил Платов. — Не вы её подняли, но именно вас она первой и уничтожит…
— И, если можно, без метеопрогнозов, — вставил я.
Чем заработал уже возмущенный взгляд Пушкарева и осуждающий — Ворониной. «Нельзя же так с генералом», — читалось в их глазах. Мог бы ответить: только так и надо. Пришел с предложением — озвучивай. А то ведет себя, как будто облагодетельствовать нас решил, а не свои дела нашими руками порешать.
Платов на эту откровенную дерзость отреагировал более, чем спокойно. Улыбнулся даже одобрительно, словно ждал именно такой реакции. И продолжил:
— Конечно, Михаил. Но с тем, что дело выходит за рамки юрисдикции Злобинского районного отделения полиции ты же спорить не будешь?
— Было бы глупо, — пожал я плечами.
— Ну вот и славно. Просто для понимания: сегодня в восемнадцать ноль ноль в Главке состоится совещание, по итогам которого будет принято решение о том, кому именно передать ваше дело. А там уже велика вероятность, что будет назначен виноватый, и дело отправится в архив. Истинный же виновник ускользнет от правосудия — в этом я практически уверен. И меня такой исход не устраивает.
Тонко! Не «передадут ли», а «кому».
— Но вы можете не дать этому случиться? — вопрос напрашивался, и я его задал.
— Могу. Не скажу, что это будет легко, скандал с бунтом в колонии вышел знатным, но мне это по силам. А еще могу инициировать создание особой оперативной группы, которая и займется дальнейшим расследованием. Точнее сказать — продолжит. Эта группа получит доступ к закрытой сейчас информации, а также прикрытие от слишком усердных чиновников из различных силовых ведомств. На самом высоком уровне.
И снова доверительно улыбнулся.
Ох и мутный же он тип! Вроде бы и предложение сделал, но так, что за слово не подтянешь потом. Не я прикрою, а на «самом высоком уровне». Игрок, блин! Осталось понять, какой приз он сам ищет — с нами-то понятно.
Аника, кстати, тоже хитрый финт ушами Платова считала. И решила, что может позволить себе прямой вопрос.
— Почему? — спросила она. — Почему вы так заинтересованы в этом деле, господин генерал? Вы, насколько мне известно, представляете внутреннюю безопасность, а не следствие.
Пушкарев, бедолага, аж сморщился. Сперва один подчиненный на чины плюёт, теперь второй. Вот что с ними делать? Некрасиво как перед высоким-то начальством! И если Шувалова еще как-то понять можно — происхождение, воспитание, полное отсутствие пиетета перед чинами, то объяснить поведение Ворониной можно было только нервным срывом. Девочка только из тюремного бунта вернулась. Понять и простить, короче.
— Мой интерес, Аника Владимировна, простирается несколько дальше, чем дело о торговле заключенными, — без паузы ответил Платов, в отличие от Пушкарева, не смутившийся от настолько прямого вопроса. — Устроенный Бансуровым бардак в колонии — это лишь верхушка айсберга. А сам он мелкая сошка. Дело рядового исполнителя меня не интересует. А вот люди, которые за ним стоят, очень серьезные и опасные люди, они — да. Они живут в богатых домах, носят громкие титулы, вхожи во все, даже самые важные кабинеты. Вам до них не добраться ни при каких обстоятельствах. А я могу это сделать — это как раз мой профиль. Я ответил на ваш вопрос?
— Да, вполне, — задумалась Воронина. — Спасибо.
А вот это прямо неожиданно было. Составив предварительный портрет генерала, я уже определил его, как интригана, патологически не способного отвечать прямо. И тут он мой шаблон разбил вдребезги. Понятно, что с оговорками, но, действительно, сказал о своих мотивах без увёрток — ну, насколько это только возможно в его положении.
В этот раз он ничего не говорил о патриотизме, родине или долге. Просто сообщил, что преследует важную цель. К которой может подобраться только с нашей помощью. Уж не знаю по какой причине так карты легли — наверное, есть причины.
Так что я тоже решил дерзость княжескую немного подприкрутить и задал следующий вопрос максимально вежливо.
— Григорий Антонович, поправьте меня, если я ошибаюсь. Вы хотите, чтобы мы вывели вас на аристо, который крышевал Бансурова?
— Да, Михаил, всё так, — кивнул генерал.
— Но, при этом, не хотите, чтобы за этим интересом торчали ваши уши?
Бедный Пушкарев аж забыл, как дышать. Покраснел, глянул на меня яростно. Но ничего не сказал. И чего он так нервничает-то? А-а! Он же при нашей первой беседе не присутствовал!
Платов снова кивнул всё с той же загадочной улыбкой. А Воронина, если и была удивлена моей прямотой, никак её не прокомментировала. Но потом, сто процентов выскажет.
— Так вам интересно мое предложение?
Что характерно, смотрел генерал только на меня. Не на
