Стальное Сердце. Осада - Alan Raizen

Alan Raizen

Стальное Сердце. Осада

Стальное Сердце. Карта мира

Пролог

Поставил бутылку на стол, закрывать не стал. Потянулся к наполненной рюмке. Перед глазами все плывет. Ничего не соображаю. Наушники в ушах. Музыка играет так громко, что не слышу больше вообще ничего. Нечаянно задел бутылку, и та завалилась набок. Не успел среагировать, покатилась по столу. Дернулся в сторону, чтобы подхватить, но настолько пьян, что не смог не то, что поймать, сам грохнулся со стола.

Горлышко, ударившись о плитку, отлетело в сторону, а по самой бутылке поползли трещины. Запах спирта ударил в ноздри. Осколки совсем рядом с лицом. Хриплый вздох вырвался из груди. Стараясь не напороться, с трудом уселся на полу. По руке растекается неприятная боль. Осколок бутылки торчит из ребра ладони. Кровь капля за каплей падает на залитый водкой пол.

Схватившись за стол, с трудом сумел подняться на ноги. Сделал несколько шагов и снова распластался посреди кухни. Твою мать… Дверца шкафа под раковиной открыта. Вместо мусорного ведра там с десяток опустошенных бутылок водки и пустые пачки из-под сигарет.

Выдернул осколок из руки, перевернулся набок и залез окровавленной рукой в карман. Найдя там потрепанную жизнью сигарету, зажал ее губами и поднес пламя зажигалки к табаку. Сигаретный дым струйкой пополз к потолку. После нескольких затяжек стряхнул пепел прям так, на пол. Плевать. Тут и так грязно.

Наушник предательски начал выпадать из уха. Попытался затолкать его обратно плечом, но ничего не вышло. Пришлось руками. Стоило вытащить наушник, как к какофонии орущей музыки, от которой уже в голове звенит, добавился громкий детский плач.

— Да замолчи уже… — хотел крикнуть, но смог выдавить из себя лишь шепот.

Стиснув зубы, вцепился в кухонную стенку и поднялся на ноги. Направился в спальню, опираясь на стену, чтобы снова не упасть. Дышать тяжело. Бросил сигарету на пол и раздавил тапком. Чего она добивается своим бесконечным ором? Кормил недавно. Что я еще могу сделать…?

Шатаясь, подошел к кроватке и оперся на перила, надеясь не упасть и не наваливаться всем весом, чтобы ненароком не сломать, или еще хуже, не раздавить ребенка. Совсем короткие каштановые волосы, раскрасневшееся от плача лицо. Дергает руками и ногами, продолжая орать. Я вытащил второй наушник и бросил на пол. Детский рев и музыка паршиво сочетаются на пьяную голову.

В глазах двоится. Вроде бы не обгадилась. Наклонился и вытащил дочку из кроватки. Хотел вместе с ней усесться на кровать, но понял, что не донесу. Не хватало еще уронить. Прижал ее к себе, неспеша повернулся спиной к кроватке и сполз по ней на пол. Когда понял, что сижу хоть сколько-нибудь удобно, начал покачивать ее, надеясь таким образом успокоить, но она все орала.

Мой взгляд остановился на рамке возле телевизора. Фотография со свадьбы. Стекло заляпано. Я неоднократно брал фотографию, и так как ухаживать за собой и, тем более, квартирой, перестал, все и покрылось следами. Буквально все, что делаю — кормлю дочь и бухаю. Когда-нибудь у соседей кончатся нервы, и они вызовут органы опеки. Дочь заберут, меня лишат родительских прав… И будет поделом… Да и я даже не против.

Все равно не вывезу. Думал, сейчас вот, жена после родов окрепнет, и я снова вернусь к тренировкам, пока она будет заниматься дочерью, но… Не мог же я предсказать, что из роддома буду забирать одну только дочку. Мы с женой не знали… Даже не думали, что подобное может произойти… И вот теперь… У меня на руках совсем малютка, с которой я понятия не имею, что делать. Не говоря уже о том, что даже в теории папаша из меня никудышный. Я пытался, но эти несколько месяцев четко дали понять, что ничего у меня не получится.

— Ну не реви… — вздохнул я, покачивая Лерку, кажется, плавнее.

Лихорадочно перебираю в своей пьяной башке хоть какие-то колыбельные, но ничего на ум не приходит. Только стандартное «спи, моя радость, усни, в доме погасли огни…», а дальше не помню. Да и напевать такое. Какая же от нее радость? По сути, обмен жены на дочь, и небо моего разрешения на этот обмен не спрашивало. Каким бы ни был бог… Он редкостный ублюдок. Всегда ему было на меня насрать. Стиснул зубы. Слезы подступили. Не знаю, от чего. То ли от обиды, то ли от горя, то ли от отчаяния. Взял дочь одной рукой, а второй полез вытирать эту треклятую соленую воду. Похлопал глазами, и до ушей почти мгновенно дошло детское кряхтение, что сменилось едва слышным смехом.

Непонимающе взглянул на Лерку. У нее самой глаза на мокром месте, но искаженная ревом моська сменилась на беззубую улыбку.

— Ты чего это…? — пробормотал я, изучая взглядом внешнюю сторону ладони. Вроде ничего забавного в ней нет… Провел рукой по лицу, как до этого, и дочурка снова издала какие-то радостные звуки, смотря на меня своими карими глазами. Меня осенило. — А-а-а… Ты думаешь, я с тобой играюсь…?

Поудобнее взял ее одной рукой, а ладонью второй снова и снова закрывал лицо, и каждый раз сопровождался новыми смешками, что постепенно переходили в восторженный детский хохот. Незаметно для себя и сам улыбнулся, то и дело смотря в голубые глаза дочери. Как ни пытался сдержать слезы, но они все равно потекли. Я улыбаюсь ей во все тридцать два, сквозь боль и обиду на весь мир. А она хохочет. Искренне. Сейчас она еще не понимает, что папаша у нее алкаш и ублюдок, для нее я просто единственная знакомая морда. С синяками, затуманенным взглядом, с вонью из пасти, и все же…

Я много раз вспоминал этот день. Неоднократно. Мысль о том, что своим пьянством уничтожаю не только собственную жизнь, плотно засела в голове, и не выкорчевать ее никак оттуда. Пятнадцать лет прошло. И за эти долгие пятнадцать лет я не взял ни капли в рот. Курить стал намного больше, какое-то время сидел на антидепрессантах, был частым гостем у психотерапевта. Но все это было где-то за кадром. Для Леры я пытался оставаться добрым и жизнерадостным батей. Не самым лучшим, но пытался делать все, чтобы ей жилось если не хорошо, то хотя бы нормально. Одета, обута, крыша над головой есть, еда