Гнев Несущего бурю (СИ) - Чайка Дмитрий
По всему разбойному берегу покатились самые дикие слухи, умножаясь деталями от деревни к деревне и от корабля к кораблю. Когда сплетни дойдут до восточных портов Тархунтассы, выяснится, что я этому гребцу дал талант золота и сделал его своим зятем. Так мне, похохатывая, царица Поликсо рассказала. Она каждый вечер ко мне приходит, чтобы поболтать. Ну и заодно, чтобы разжиться оперативной информацией. Баба она хитрая, и из пазлов картину сложить может на раз. Даже жалко, что ее убить когда-нибудь придется. Только вот я понятия не имею как. Клятва такая, что ее не обойти. А если я ее нарушу, мной мои же воины брезговать будут. Получится ведь тогда, что и им присягу нарушить можно. Ну вот, Поликсо… опять приперлась.
— Пошли отсюда, бездельники! — услышал я. — Царь! Эй, царь! Ты живой там?
— Я умер, а значит, ты нарушила клятву. Теперь боги покарают тебя, — ответил я, и она захохотала, потрясенная моим остроумием. Оно для этого времени было совершенно феерическим.
— Вина хочешь? — спросила она, устраиваясь на чурбаке, с которого только что согнала собственного стражника.
— Не хочу, — ответил я.
— Ну, как знаешь, — она не стала настаивать и шумно отхлебнула. Микенский обычай разбавлять вино водой сюда еще не дошел.
— А скажи мне, — спросила она помолчав. — Вот зачем тебе это все? Неужели мало тебе?
— Да мне самому вообще ничего не нужно, — ответил я. — Я в походе из общего котла ем. Вместе с воинами. И на простой кошме сплю.
— Тогда куда тратишь все? — наивно спросила она. — У тебя же все золото мира скоро будет. Половина купцов на море под тобой ходят.
— Храм Великой матери строю, — ответил я. — Я даже не знал, что он дорогой такой. Я уже думаю, что из чистого серебра он дешевле получился бы.
— А на кой он тебе? — сморщилась Поликсо в невероятном умственном усилии. — Мы вот жертвенниками обходимся и священными рощами, как отцы и деды наши обходились. Большие храмы у хеттов были, и где они сейчас? Не помогли им эти храмы.
— Чем больше храм, тем больше удачи, — отрезал я.
— Ну и где твоя удача? — захохотала царица. — Ты же в яме сидишь!
— Так я его еще не достроил, — логично возразил я. — А Морской бог, которому я на Сифносе храм возвел, мою жизнь в бою спас. Не потому ли твои корабли опоздали, царица? Он и задержал их. Боги, знаешь ли, тоже не всесильны. Никакой бог не поможет, если у врага кораблей в восемь раз больше. Так что я, как отсюда выйду, Посейдону жертвы богатые принесу. Он меня в который уже раз уберег.
Поликсо озадаченно засопела и надолго замолчала, переваривая полученную информацию. Она от меня каждый раз озадаченная выходила, озаренная каким-то новым знанием. В том, что боги благосклонны к тому, кто дает им больше, она не сомневалась ни секунды. Она же язычница, а у них с богами отношения строятся исключительно на взаимовыгодной основе. Если бог не дает нужного, человек вправе найти себе другого бога. Первой заповеди Моисея тут еще не знают.
— Ну а ты куда золото денешь? — спросил я ее. — Твоя доля третья где-то? Я прав?
— Неважно, какая моя доля, — обеспокоенно заворчала она. — Мне людишек своих кормить надо. Дармоеды одни вокруг!
— А Хепа? — спросил я ее, замечая по характерным звукам, что царица залила в себя уже третью чашу. — Он полезный парень вроде бы.
— Он мне не служит, — последовал ответ. — Он вольный охотник из Лукки. Сделали дело и разбежались.
— То есть, — нащупал я нужную нить, — вся эта шваль из Лукки, как деньги получит, с тобой уже клятвами не связана?
— Нет, — покачала головой тетка, закрывая собой последние лучи закатного солнца. — У нас уговор был тебя убить, а потом мы сами по себе.
— А что тебе от смерти моей? — спросил я ее. — Тебя бы осадили и выкурили из норы, как лису. Мои парни ни за что бы тебе этого не простили.
Гомерический хохот, который раздался наверху, немало меня озадачил. Я же вроде не петросяню, серьезные вещи говорю. А царица Поликсо, хоть и обладала голосом зычным и густым, начала срываться на тонкий, почти неприличный визг. Чем-то я ее сильно развеселил.
— Ох, ну и потешил, — сказала она наконец. — Не думала, что ты недалекий такой, царь. Словно дитя малое. Мстить за него будут! Открою тебе тайну, паренек! Все людишки — дрянь. Как только ты умрешь, те, кого ты друзьями называешь, в первую очередь сына твоего убьют, а потом земли между собой поделят и короны с трезубцем на себя напялят. Только на этом все не закончится. Год, другой пройдет, и они между собой сцепятся. Потому как мало им будет. Власть, паренек, она на всех не делится. Ты ведь и сам тучу народу убил, чтобы на свой трон залезть. Я-то, баба старая, даже и не помыслить не могла, что ты такую ерунду скажешь. Думала, умный ты…
Я услышал обнадеживающее кряхтение, означавшее, что царице прискучило мое общество. Она ушла, а я глубоко задумался. И впрямь, а что будет, если я умру? Ила убьют, Креусу принудят выйти замуж, а малышка Клеопатра станет ценнейшим из всех призов. Ведь именно она и только она сможет родить законного наследника Кипра, Аххиявы, Вилусы, Угарита и прочих земель. И именно ее сын зальет все кровью, собирая в кулак разграбленное наследие отца. И очень многие его поддержат, ведь сын Морского бога — это теперь не совсем человек. Это символ и гарант свободной торговли, вокруг которого сплотятся все купцы, на глазах богатеющие под моей властью. Я им выгоден. А если быть точным, то им выгоден живой и невредимый сын Морского бога, и неважно, как его зовут. Мне же поставят памятник в родном селе, назовут моим именем школу или сотворят еще какую-нибудь глупость, соответствующую этой эпохе. Например, обожествят. Тут это запросто делается.
— Интересно, если я все же погибну, передерутся мои соратники или останутся верны клятве? — спросил я сам у себя, сворачиваясь калачиком на убитой в камень земле.
Поликсо права. Пока я жив, они останутся верны, поэтому мне не стоит умирать, иначе все пойдет прахом. А вот потерянные деньги придется вернуть, и причем очень быстро. Без денег мне конец. Нужно вербовать умных людей в разведку. У меня ведь ее практически нет. Нельзя основываться только на донесениях прикормленных купцов. Иметь разведслужбу из одной любительницы сдобных плюшек, одного киллера и двух немых палачей по сегодняшней жизни просто самоубийственно.
На этой оптимистичной ноте я провалился в черную пустоту сна, которая будет прерываться только ударами моей глупой башки о камень, когда в забытьи я попытаюсь выпрямиться во весь рост. Что же, запомним и это. Главное — вырваться отсюда, а остальное купим.
* * *В то же самое время. Энгоми. Кипр.
Заседание царского совета, второе за все время, проходило в обстановке необыкновенно мрачной. На кирпичных стенах, покрытые белой штукатуркой, плясали короткие блики света, испускаемые бронзовыми треножниками. А крошечное окошко, в которое лились злые потоки полуденного солнца, прикрыли вовсе. Оттого-то в рабочих покоях государя стояла душная до затхлости полутьма.
Малыш Ил, сидевший в своей короне по правую руку от отцовского места, молчал, как ему и велела мать, а взрослые в очередной раз слушали письмо с перечислением позорных условий мира и клятв, которые пришлось дать их государю.
Царица Креуса, Рапану, глава Купеческой гильдии, Кассандра, старшая жрица Великой матери, диойкет Акамант, легат Абарис и казначей Доримах, бывший писец из заложников, выбившихся на самый верх благодаря цепкой памяти и способностям к математике. Вот те люди, в руках которых сосредоточилась власть после того, как разбойники Родоса и Лукки захватили в плен царя.
— Я их на куски порежу, — в очередной раз пророкотал Абарис, в растерянности сжимая и разжимая могучие кулаки, но тут же замолкал, вспоминая, что не может этого сделать никак.
Акамант, который давно уже позабыл ужасы войны, и к которому вернулось привычное брюшко, только морщился, но не говорил ничего. Нарядный хитон с пурпурной полосой и искусной вышивкой смотрелся чужеродным пятном здесь, где даже царица не надела украшений. Акамант сам чувствовал неуместность своего наряда и ерзал в смущении. Креуса, на лице которой была написана полнейшая растерянность, переводила взгляд с одного советника на другого, словно ища ответы на свои вопросы. Но те лишь стыдливо отводили глаза, и даже Рапану, обычно изворотливый и хитроумный, сейчас молчал, по привычке вытягивая губы трубочкой. Кассандра сидела, запустив пальцы в прическу из кос, и на сестру не смотрела. Ничего разумного ей в голову так и не пришло.
