Империя Машин: Пограничье - Кирилл Кянганен
Глава – 17 – Амалия
После потемков полуразрушенного Святилища, глаза ослепило адским пламенем. Залп! Она ощутила, как руки рвануло в стороны. Натянутые мышцы… Заплакали дети. Стук падающих предметов. Столп света прошибал насквозь. В неведении и слепоте явился страх, потрясающий существо. Мгновение, обратившееся в вечность, где нет никакого «потом». Дети спотыкались, карабкались друг по дружке, чтобы прилипнуть к груди Амалии. Все это напоминало адский муровейник. Она словно очутилась в прошлом. Давка безумствующей толпы на острове Цепей, загоны больных на Безымянном… Ей овладело бессилие, какое рождается перед довлеющим ничто. Облачением конца, маской смерти.
– Отставить! Прекратить огонь! – прокричали из-за ограды. Прожектор задрали к небу, и луч белого света унесся в высь. Девушка пришла в себя, и начала различать предметы. Она опустила голову. Ее облепили… детские тела, вздрагивающие через одного. Мертвецы чередовались с прерывистым дыханием живых. Кого-то потряхивало, кто-то сползал на землю, ухватившись за ноги Амалии. Солдаты отняли их всех от ее груди. Она обещала оберегать бездомных, а теперь наблюдала, как дюжину тел уволокли к повозке. Ее руки и одежда были измазаны в крови и насквозь пропитаны запахом… Запахом Аи и Майи. Очередь уложила их первыми, защитив тем самым, девушку. Если бы они не испугались, то остались живы.
Происходящее ощущалось отдаленно, словно оно – не с ней. Нелепый сюжет, безрассудная картина. Дети вопили, зовя маму, но Амалия едва ли могла слышать. По дулом их проводили до повозок с солдатами, где начался осмотр поступивших.
Руководил белокурый офицер. Ему было не по себе. Молод, и, вероятно, на днях получил новый чин, прибыв откуда-то издалека. Его кожу отличал ровный рисунок загара, столь редкий в этих краях. Он неловко зачитал обвинение и велел осмотреть детей. Их выстроили в шеренгу и раздели догола, ища отметины болезни, и… у некоторых нашли, остальных было велено одеть потеплее, и… выгнать за стены,
Он подошел к Амалии
– Тебя мы выпустить не можем… И… по протоколу надо раздеться. Исключений недопускается. Амалия механически прошла все процедуры, и, когда ощупывали тело, она не осязала его, как принадлежащее себе. Офицер убедился в чистоте, но, мертвенная бледность насторожила, и он посоветовал обратиться к ближайшему лекарю.
– Что будет с ними? – спросила девушка безучастно.
– Дать свободу, нарушая приказ – все, что я могу. Меня оштрафуют, а их – выпорят и отправят на недельку-другую проводить исправительные работы, – он подал ей продизенфецированную одежду, – мы – не какие-то там чудовища. Амалия заметила, что детей группировали, поделив на две части.
– Разносчики опасны.
Амалия отвела глаза на кашляющих
– Разносчики?! Это дым! – у девушки расширились глаза, когда она осознала, зачем дробили и без того настрадавшихся детей. Солдаты разводили «больных» от здоровых!
– Мы не знаем наверняка! Может… это симптомы болезни, – неуверенно пробормотал он, будто закрываясь от ее глаз бланком приказов. Ее схватили за плечи, чтобы она не сорвала «чистку». Затем, двух мальчиков и девочку отделили от группы и, обещая угостить пряниками, увели в пристройку около грани Кольца. Она сбрасывала на дно Скал щебень. «Здоровых» преодели, выдали накидки, и повели к настенным лифтам. Затем, раздались глухие хлопки, и, поворотный механизм сбросил мощный поток щебня в перерабатывающий завод Кольцом ниже.
Амалия вскричала, обезумев от горя,
– Они… – задыхалась девушка, – все… дышали… нормально!
– Прости, – проговорил он искренне, – я не могу доверять словам беглянки. Где паспорт? – раздался последний хлопок и офицер смягчился, – Единственный способ пресечь заражение – сжечь… Погасить очаг раньше, чем… – сбивчиво подыскивал слова, – Если сохранятся тела, то инфекция пойдет дальше… К тому же… Мы перенаселены, и мне следовало бы послушать голос разума. Сохранение здоровых мигрантов уменьшает шансы на выживание моих ребят и детей законных граждан острова. Но, я иду против воли правителя, против закона и против рассудка. Ты требуешь слишком многого…
– Есть же пустые острова поблизости!
Офицер нервничал, но Амалия не знала, что всего часом ранее его душу буквально порвали на куски. Он никогда не забудет белокурого парнишку. Он выбежал к машине с криком «товарищ товарищ командир, я их видал, хотите проведу и сразу покажу!» И столько рвения в поиске бандитов… А как ему, юнцу, объяснить, что там наши замаскированы, что они мишень а мы растрельная бригада, и что из того дома выйдет живой только половина!?! Как втолковать это девятилетнему ребенку, у которого есть только враги и только друзья? Как объяснить ему, что мы отпускаем на волю военных преступников, переживших артобстрелы и добравшихся до вражеских дзотов. Ставим им памятники как героям. Как!? А что – они не люди? И сам задумаешься, и накуришься так, что ноги не держат, а сердце колотится от беспощадности. Безжалостности этой жизни. Поэтому он не мог дать Амалии вразумительного ответа, так как сам не понимал на чьей он стороне.
– Неизвестно, как там с экологией. Эти… острова не освоены и изучены. Когда сообщат о готовности к заселению, обещаю, что найду твоих детей и устрою им места там, – офицер заметил, как на него косятся солдаты, – отставить разговоры! И оттолкнул Амалию, – увести гражданку!
– Зачем вы сожгли святилище?! – прокричала Амалия вслед, и услышала обрывистое «чумной рассадник».
Глава – 18 —
Плащ защитил от огня. В почерневшем граните отражались языки пламени. «Где же ты?». Неизвестный прикрыл глаза, обостряя слух. Треск ломающихся доск, плавящийся камень, возгласы с улицы… Он отодвинул маску и прикоснулся к метке. Звуки вломились в голову… Шум подземных вод… перебегающие крысы, сквозной ветер… Святилище молчало. Он уже подумал, что оно пустует, как почувствовал биение… не сердца, предмета. Помехи… голоса из стен. «Напомни мне, как давно тебя нет? Дни? Недели? Годы?». Детский плач… движение. Неизвестный обернулся с мечом наизготовку. Вдоль галереи развертывалась битва теней. Они словно пытались сообщить ему что-то важное… иллюстрировали историю, но он не понимал их языка и следовал за сбивчивыми колебаниями в глубине Святилища. Анфилада образовывала сквозной ряд примыкающих друг к другу залов. Казалось, ее построили недавно и краска не успела обсохнуть. Метка блистала, и куда он не глянул, ее ясный свет рассекал тьму. Тени корчились точно раненые животные. Скуля и завывая, они отвердевали и сползали, обращаясь в багровые пятна. В нишах по бокам молились монахи. «Наш мир – это распятый ужас», «наши города – порабощенный камень», «Стекло – переработанный прах», «наши дома – истерзанный лес», «наши души – остаточное божество», «наши деяния – несуразная предосторожность…». Откуда-то свыше доносилось церковное пение. Гимны в честь героев и богов. Слова были неразборчивы. «Даже Победа идет бок о бок с Поражением» – уловил он отрывчатую фразу и тут же цвета переменились. Там, где распростерся мрак, запестрили лучи, пронизывающие стены. Они раскалывали их, пробиваясь подобно растениям. В Святилище резко становилось жарко. Неизвестный ускорился, ориентируясь по биению необычного предмета. Незнакомая галерея, еще одна… Завал… Кажется, его недавно копали. Пожар наступал. Он сделал шаг вперед и прошел сквозь каменную иллюзию. Его резко обдало холодом. Когда вокруг все вспыхивало и нагревалось, накаляясь до предела, цетральная зала покрывалась инеем. Посторонние звуки смолкли,
