Победитель ужасных джиннов ТОМ 1001 - Альберт Беренцев
Рыцари утверждали, что несут нам истинную веру — веру в Литах, а еще свое развитое право. «Развитое право» состояло в основном в обложении джахарийцев, верных Творцу и не принявших веру в Литах, разнообразными пошлинами и сборами. Еще рыцари освободили в городе всех рабов, согласившихся принять их религию, и запретили нам побить этих рабов камнями за вероотступничество, как того требуют наши святые книги.
Рыцари понастроили всюду своих храмов, но вообще Дафар был для них лишь перевалочным пунктом. Все знали, что главный удар рыцарей будет направлен на нашу столицу — славный и великий город мистиков, шаэлей и магов Ефру, город, где пребывает наша принцесса Зиш-Алис. Рыцари не умели даже правильно выговорить слово «Ефра», но все мечтали о ней, как один, ибо Ефра была местом рождения и смерти Литах, которой они молились. Мечтали они и о богатствах Ефры, которые могли бы разграбить.
Но прошел год, а в поход на Ефру рыцари так и не выступили, они были слишком заняты дрязгами между собой и разбирательствами, кто у них главный король, так что война ограничивалась пограничными стычками с нашими.
Слава Творцу, что рыцари не стали заставлять нас менять нашу веру насильно. Именно поэтому в Дафаре, несмотря на войну и оккупацию, все еще кипела жизнь — джахари (так зовется наш народ) в городе все равно было больше, чем рыцарей, но это все были люди мирные — жрецы, писари, купцы, лавочники, ремесленники, а по большей части — простые крестьяне, рыбаки и пастухи, жившие в тени городских стен, уже за пределами города.
Вот каким я застал Дафар. А меня самого Дафар застал сломанным мальчиком…
Конечно, Нагуд Лекарь принял меня, как и обещал его родственник — спасший мне жизнь купец. Нагуд Лекарь даже дал мне крышу над головой, еду и работу. Но ведь я потерял всё, что имел до этого, всё, к чему я привык. Лишь в Дафаре я осознал, каким избалованным мальчиком я был раньше. Я привык спать на пуховой перине, а теперь спал на набитом колючей соломой матрасе. Привык есть каждый день мясо и сладости, пить молоко и фруктовые соки, а теперь ел кашу, лаваш и бобы, а пил воду или же кофе — его только по праздникам. Привык читать утонченных поэтов пустыни и книги ученых мужей, а теперь читал только святую «Преждесотворенную» и медицинские трактаты, других книг у Нагуда Лекаря не было.
Да и читал я теперь редко, было слишком много работы. Но и работа была мне тоже в новинку, я привык играть и бездельничать, а оказалось, что мир простых людей совсем не таков — здесь нет времени на игру и безделье, здесь эти занятия просто опасны, потому что могут привести к голодной смерти.
Но самое главное — я привык быть в центре внимания и привык, что меня любят. Просто так, за то, что я есть на этом свете, как любили меня мои мама, папа и братья. А теперь меня больше не любил никто. А больше всех не любил себя я сам — за мою трусость, да еще за мое поганое происхождение, ведь я теперь знал, что моя мать была никем иным, как джинном — главным врагом всех правоверных.
В тот первый год, когда я приехал в Дафар, все было как во сне — в ночном кошмаре.
Нет, конечно, Нагуд Лекарь надо мной не издевался. Но человеком он был тяжелым — самовлюбленным и взбаламошным. Он был рад моему прибытию, потому что ему как раз нужен был помощник, причем, помощник грамотный, умевший бы читать и писать. Семьи у Нагуда Лекаря не было, он лишился своих мужских органов еще в юности, причем, что самое удивительное — по собственной доброй воле.
В нашей стране принято кастрировать всех рабов-мужчин, чтобы были смирнее, не размножались, а самое главное — чтобы они могли прислуживать свободным женщинам, не разжигаясь при этом похотью к ним и не оскорбляя при этом своих госпожей недостойными взглядами.
Нагуд Лекарь не был рабом, но он желал лечить знатных женщин от болезней, он хотел таким образом зарабатывать хорошие деньги. А для этого нужно было больных женщин осматривать. А мужчину-лекаря, понятное дело, никто не допустит осматривать женщину, тем более знатную, это было бы бесчестием и вечным позором для женщины. А бесчестие, как всем известно — хуже смерти. Поэтому женщины в нашей стране очень часто и умирают от болезней, лекарей-мужчин к ним не допускают, а сами женщины лекарями быть не могут. Нагуд Лекарь здраво рассудил, что если он станет лекарем для женщин, единственным в городе, то будет купаться в золоте. Но как ему было это провернуть? Нагуд Лекарь выбрал изящное решение — он заплатил старику, который кастрировал рабов, чтобы тот кастрировал самого Нагуда. А после этого открыто объявил себя самого евнухом.
Городские жрецы, узнав об этом, приехали к Нагуду, тщательно осмотрели его раны и убедились, что Нагуд теперь и правда евнух. Вообще самооскопление — большой грех, но грех слишком редкий, так что жрецы не знали, что делать с Нагудом — сразу побить его камнями или для начала бросить в темницу? На этот счет не было никаких ясных традиций или указаний святых книг. Так что, посовещавшись, жрецы решили ограничиться штрафом, который Нагуд заплатил.
После этого, когда по городу прошёл слух, что Нагуд теперь и правда кастрат, многие перестали приветствовать Нагуда Лекаря на улицах. Но своей цели Нагуд добился — его теперь и правда подпускали к больным и знатным горожанкам, женам, наложницам и дочерям богатеев. Нагуд их лечил, и так озолотился.
Однако позже кровавая жертва Нагуда оказалась напрасной. Он лечил не только женщин, но и мужчин, и однажды решил вылечить сына местного эмира от чумы. Нагуд утверждал, что у него есть новое волшебное средство… Но сын эмира умер в муках. А эмир, убитый горем, в отместку распустил слухи, что его сына убил лекарь, и так уничтожил репутацию Нагуда, теперь никто больше не хотел у него лечиться.
Это было несколько лет назад, и за это время Нагуд обнищал. Он даже собирался уже уехать из города, но тут Дафар захватили рыцари, и
