Победитель ужасных джиннов ТОМ 1001 - Альберт Беренцев

Альберт Беренцев

Победитель ужасных джиннов ТОМ 1001

Глава 1: Про очень странную маму одного мальчика

Мир тебе, читатель!

Да принесут твои верблюдицы обильный приплод. Да не иссякнут вовек твои колодцы!

Меня зовут Ила, и я — искатель истины в этом земном мире печали и страданий, один из многих, что были до меня и будут после меня.

Но, кажется, я в моих поисках зашел дальше других, я заглянул в самые бездны сокрытого — туда, куда большинство смотреть боится. Вот моя история.

Моего отца звали Джамал, и он разводил верблюдов в маленьком оазисе на самом краю пустыни, там, где проходит великий караванный маршрут на юг.

Верблюды во время переходов часто гибнут — от зыбучих песков и песчаных смерчей, от рук разбойников, от нападений джиннов, шайтанов и пустынных червей, а то и просто от болезней. В таких случаях купцы-владельцы караванов несут убытки, не только из-за смерти верблюда, но и потому что груз не будет доставлен. А какой же купец хочет нести убыток? Мой отец рассчитал все верно — он сдавал наших верблюдов караванщикам в аренду, чтобы те могли заменить животных, павших во время долгого перехода. Таких караванщиков у нас было много, наш городок стоял уже почти в самом конце великого караванного пути, от нас четырнадцать дней до большого океанского порта, где кончались все маршруты.

Арендованные купцами у отца верблюды шли через пустыню в порт, неся на спинах тяжелые грузы, потом возвращались обратно к отцу. В случае потери верблюда по пути караванщики платили отцу большую страховку. Но обычно отец получал назад и верблюдов, и золото за их аренду, вот так мы и разбогатели.

А потом мой отец пошел еще дальше — он сделал нашему эмиру богатый подарок, и так получил личное право на налоговые льготы. Теперь верблюды с клеймом нашей семьи проходили в порт задешево, купцы, которые ехали на верблюдах моего отца, теперь гораздо меньше платили таможенникам в порту.

После этого золото полилось на нас рекой. Купцы теперь предпочитали не ехать в порт на собственных животных, а стали все арендовать верблюдов у моего отца Джамала — целыми караванами.

Отец построил нам трехэтажный дом, беленый и роскошно обставленный, с прекрасным садом. В городке говорили, что мой отец Джамал — второй по богатству после эмира. Впоследствии именно эти разговорчики сыграли самую трагическую роль в судьбе всей нашей семьи, но об этом — после…

А пока что у нас все было хорошо. В лучшие времена наша семья владела стадами верблюдов в три тысячи голов, всё это были сильные ездовые звери, ни один наш верблюд не шел на мясо — отец гордился этим, он любил подчеркивать, что он не мясник, не лавочник, и не пастух, а караванщик, хотя сам караваны и не водил.

У нас еще было полсотни рабов, помогавших нам вести хозяйство, но разве счастье в золоте, рабах или верблюдах? Я вырос в роскоши, но дело ведь совсем не в этом. Дело в том, что папа меня искренне любил, как и всех остальных своих детей. Вот это было главным. Отец ни разу за всю жизнь не поднял на меня руку, ни разу не повысил на меня голоса, ни разу не отказал мне в добром совете или помощи.

У меня были хорошие учителя, я рано выучился читать, и читая божественные книги — святую «Преждесотворенную», Кодексы принцессы Зиш-Алис, ангельскую поэзию мистика Аль-Альмании — всегда представлял, что Творец такой же, как мой папа. Сильный, добрый, всепрощающий, любящий всех и каждого, и меня в особенности. Я рано уяснил для себя, что Бог есть любовь.

Я любил мою жизнь, любил наш дом, любил братьев и сестер, маму, всю нашу семью, но папу я любил больше всех на свете.

Хотя, честно признаюсь, я мало знал про жизнь папы до моего рождения. Рода мой отец был самого простого, в юности он участвовал в войне против очередного мятежного шейха, и с той войны вернулся с золотом и молодой женой. На золото он купил себе самых первых верблюдов, чтобы начать свое дело, а его юная жена по имени Хазра и стала мамой — моей и двух моих братьев.

Про жизнь мамы до моего рождения я знал еще меньше, чем про отца. Папа никогда никому не рассказывал, откуда именно он привез маму, он ограничивался общими словами, что моя мама Хазра — откуда-то с севера, что она дочка бедного крестьянина из какого-то мелкого оазиса.

Но ни я, ни кто-либо другой ни разу не видел маминой родни. У отца родня была, как и у каждого человека, его родители умерли еще до моего рождения, зато имелись многочисленные братья, сестры, дядюшки, тетушки, зятья… Семья у нас считается священной, названий разных степеней родства у нас в языке — сотни. Не буду утомлять вас их перечислением. А просто скажу, что все эти родичи в основном приезжали к отцу, чтобы попросить у него денег взаймы. И отец им никогда не отказывал и даже никогда не требовал вернуть долга, а всегда терпеливо ждал, иногда так и не дожидаясь возврата — папа уважал своих по крови, как и положено любому правоверному мужчине.

А вот у мамы из родни не было никого. Это было странно, но в раннем детстве я не задавал вопросов, не придавал этому значения. Как же я ошибался, каким был наивным глупцом…

Вторая странность — это мамина речь. Мама говорила очень отрывисто, коротко и всегда конкретно.

— Ила, иди кушать! Финики, шубат, верблюжатина.

— Ила, отдай рабу рубаху. Грязь. Постирать. Запачкался.

— Ила, я тебя. Люблю. Очень.

— Ила. Ты. Умница. У меня.

Все мои познания в литературе, поэзии и джахарийском языке, вся моя любовь к ним, все мое образование — это все исходило от отца или нанятых им учителей. А от мамы я слышал за всю свою жизнь лишь короткие фразы. И часто это были очень странные фразы. Мама не просто говорила коротко, иногда она как будто забывала значения слов…

— Ила, красный! Красный!

А потом выяснялось, что мама говорит про мышей. Она увидела в погребе, где мы хранили зерно, мышку. Это был непорядок, отец держал хороших котов, и мышей в погребах не допускал. Так что желание мамы рассказать про мышку было понятным,