СФСР - Алексей Небоходов
На следующий вечер привычно включили телевизор. В новостях снова показывали события из—за стены. Карусель безумия продолжала вращаться – менялись режимы, лозунги, лица. Но теперь это вызывало не боль или страх, а лишь лёгкую усмешку и спокойное удивление.
– Странно, – задумчиво сказала Полина, глядя на экран. – Когда—то каждая новость была личной драмой. Теперь будто смотрим повтор старого сериала, который уже не способен задеть.
Аркадий внимательно смотрел на экран и спокойно произнёс:
– Потому что это уже не наша история. Мы сделали выбор, перешли черту. Теперь они там, а мы здесь. Наша жизнь – не бесконечный сериал абсурда. Она – то, что мы построили сами, по эту сторону стены.
Телевизор показывал очередной виток безумия, но теперь они видели в нём лишь подтверждение правильности выбора. Глядя на мелькающие кадры, они понимали, что снова обрели способность быть счастливыми. Не вопреки прошлому, а благодаря тому, что сумели пережить и оставить его позади, сделав шаг к нормальности и свободе.
В этот вечер Аркадий и Полина ясно осознали: счастье возможно даже после самой невероятной жизни. И что свобода начинается не там, где заканчивается стена, а там, где заканчивается страх перед происходящим за ней.
Вечер был удивительно тёплым, почти летним, несмотря на осень. Город дышал спокойствием: уютные огоньки светились в окнах, лавки закрылись, редкие прохожие шли неторопливо, будто мир ненадолго притормозил. Аркадий и Полина шагали по старой мостовой, позволяя каждому шагу закрепить внутри покой, который ещё недавно казался невозможным.
Прошлое теперь выглядело не кошмаром, а далёким мифом – странным, пыльным, сотканным из нелепых фраз и лозунгов. Они больше не возвращались к нему, как к ране. Они говорили о будущем – тихо и без пафоса. Не как беглецы, а как люди, решившие жить не ради системы или памяти, а для себя.
– Я думала, – сказала Полина, разглядывая фасады домов, – мы никогда не сможем отпустить прошлое. Что навсегда останемся внутри страха повторения.
Аркадий кивнул, глядя на освещённые окна кафе, где кто—то смеялся, кто—то читал, кто—то пил кофе в одиночестве. В этой обыденности была редкая, почти мистическая полнота жизни.
– Мы отпустили тогда, – тихо произнёс он, – когда поняли, что больше не обязаны всё объяснять. Ни себе, ни другим. Мы просто живём. Не вопреки, не назло. Просто потому, что это возможно.
Они остановились на небольшой набережной. Вода в канале лениво колыхалась в свете фонарей. В её мягком колебании отражалось не прошлое, а то, что было сейчас: тишина, присутствие, движение вперёд. Полина положила ладонь на перила и с лёгкой улыбкой сказала:
– Странно, именно сейчас я чувствую себя по—настоящему свободной. Не потому, что сбежала, а потому что поняла: абсурд остался там. Навсегда. За стеной. Он больше не преследует нас тенью. Не просачивается в сны. Не диктует, как думать и чувствовать.
Аркадий внимательно посмотрел на неё. В его взгляде не было тревоги, ни тени страха – лишь понимание и нежность.
– Обещаю, – спокойно сказал он, – мы больше не позволим прошлому править настоящим. Не обязаны вечно оглядываться. Мы заслужили тишину и этот вечер.
Они крепко обнялись – не от страха потеряться, а потому что слова были больше не нужны. Их прошлое осталось далеко, за слоями прожитого, за бетонной стеной, за чередой бессмысленных режимов. Здесь, в этом городе, в этот вечер, оставался единственный смысл – жить.
Шум воды, лёгкий ветер, запах выпечки из соседней кондитерской. Мягкий свет фонарей, отражения в воде, шорох шагов на каменной мостовой. Двое людей, которые больше не беглецы, не узники, не чужие самим себе. Они стали собой.
Когда они повернули обратно, в сторону дома, шаг был лёгким и ровным. За спиной осталась страна, превратившаяся в миф, впереди – город, ставший домом.
Они не попрощались с прошлым – просто перестали нести его с собой.
И ушли, не оборачиваясь, навстречу будущему, где не было места диктатуре. Только воздух, свет и свобода.
