Влюбленная, обреченная, заговоренная - И. Б. Циммерманн
– Вот как ты доказал мне, насколько тебе это важно. Это не просто животворящее растение, это выбор, этому ты меня научил, помнишь? В наш самый первый день. Поэтому я тебе поверила, – прошептала она.
Он медленно кивнул. Мона взяла Бориса за руку, обернула цепочку вокруг его запястья, вложила кулон в раскрытую ладонь и сомкнула на нем его пальцы. Потом осторожно сжала и почувствовала, как он сразу энергично стиснул кулак.
– Помни об этом. Пообещай мне. Сжимай, если закончатся силы, и помни о своем решении!
Борис быстро обнял Мону и шепнул ей «спасибо», прежде чем наконец оторваться от стены. Его взгляд, теперь вновь спокойный, нашел служащего с таблеткой на подносе. Борис мужественно направился к нему и взял капсулу с огромной дозой средства для повышения свертываемости крови.
– Противоядие? – коротко спросил он.
Предполагаемый кобольд с усмешкой указал на свой ремень: там висела еще и маленькая сумочка с красным крестом.
– Не волнуйтесь, один укольчик, и вы станете таким, как раньше.
– Мхм, – очевидно, Борис все-таки взял себя в руки, потому что с высоко поднятой головой шагнул в клетку и сел на приготовленный для него стул. Металл заскрежетал по бетону, грохот и звон конструкции эхом отразились от голых стен.
Хотя таблетку Борис проглотил, скрипнув зубами, пока сотрудник надевал на него цепи, он оставался неподвижен.
Они действительно не давали вампирам спуску. При одной мысли, что Владу однажды тоже придется проходить подобный тест… Моне стало любопытно, как им сделать укусостойким кого-то вроде него. С другой стороны, это не такое испытание, которое им описывали. О, какую смачную жалобу она подаст, возможно, с помощью госпожи Сабинсен.
Пока Борис неподвижно застыл в ожидании своего экзамена, его и без того бледное тело стремительно теряло краску. Даже для вампира он был необычайно светлым, как и его волосы, и почти белые ресницы, а теперь, без крови, исчезло и фиолетовое сияние его глаз, они стали странно серыми. Он похудел с тех пор, как начал постоянно увеличивать дозу амброзии. Моне стоило больших усилий наблюдать за тем, как он медленно бледнеет. Когда его умоляющий взгляд встретился с ней, она почувствовала комок в горле. Если они тронут хоть волосок на его голове, будет достаточно лишь капельки отчаяния, и она с радостью призовет Бальтазара.
– Уже почти все, – тихо прогудел голос сотрудника, который нетерпеливо постукивал по циферблату наручных часов.
– Наверняка у комиссара криминальной полиции есть и другие обязанности, помимо таких проверок, верно? – отважилась поинтересоваться Мона.
– Абсолютно верно, но он наш единственный эксперт по вампирам в сложных случаях, – пожав плечами, откликнулся служащий и кивнул на Бориса, который плотно сжал губы в ответ на это замечание.
– Но у Бориса не сложный случай.
Скрежет. Мона инстинктивно пригнулась, ван Хельсинг вошел в комнату и закрыл за собой железную дверь. Она уже забыла, что этот охотник на вампиров – настоящий человек-медведь.
– Две тысячи лет – это сложный случай, – спокойно подчеркнул ван Хельсинг. – Рупрехт, у тебя есть для меня ключи?
Старик энергично закивал и передал комиссару связку ключей, на которых болталось подозрительно много брелоков в виде крестов. Мона стояла у стены возле решетки и ощущала себя неприятно беспомощной. Сейчас ей уже действительно приходилось каждую секунду бороться с собой, чтобы не призвать своего архидемона. Что особенно нервировало, так это отсутствие крови. В пустой комнате не было ни шкафов, ни контейнеров.
Похоже, худшие опасения Бориса подтверждались: его экзамен протекал по другим правилам, поскольку в этот момент ван Хельсинг один вошел в клетку и встал перед ним.
– Бледный как мел. Выглядит неплохо. Когда он проглотил эту штуку?
– Десять минут назад, комиссар.
– Этого достаточно. Вы чувствуете малокровие?
Стеклянный взгляд Бориса, который он поднял на ван Хельсинга, явно подтвердил предположение комиссара, потому что тот задумчиво кивнул, глядя на слегка трясущегося вампира. Изможденный, дрожащий, снова и снова облизывающий губы Борис все больше напоминал образ голодного вампира из новостей ужасов. Ван Хельсинг спокойно сел перед ним и сунул свое запястье ему под нос. Мона испуганно схватилась за решетку темницы и вытянула шею. Не собирался же он правда…
– Открыть рот. Широко. Две минуты, ни больше ни меньше, – объявил он опять со странным спокойствием, почти мимоходом.
Мона видела, как ладонь Бориса еще крепче сжалась на подвеске. Его уже совсем серые глаза, словно под гипнозом, впились в глаза ван Хельсинга. Когда комиссар требовательно приподнял брови и кивнул ему, Борис неуверенно открыл рот. Ван Хельсинг без промедления приложил к его губам свое запястье. По телу вампира прошла дрожь, он сильно зажмурился, но тут же снова распахнул глаза.
Сунуть в рот голодному, обескровленному вампиру пульсирующие кровью вены – катастрофическая идея, и провал неизбежен. Хватка Моны на решетке усилилась, теперь речь шла о том, чтобы отреагировать быстрее экзаменатора. Если Борис укусит, ей, вероятно, придется спасать друга либо от кола, либо от пистолета. Но она была полна решимости. Как же хотелось просто вклиниться между ними, но так она, скорее всего, перечеркнет шансы Бориса обрести свободу. Любое вмешательство могло сбить его концентрацию.
Одно лишь тепло тела способно свести с ума изголодавшуюся кровососущую нежить. Может, Борис и укусостойкий, но рано вечером они не просто так отказывались от объятий.
– Половина времени прошла, – пробормотал комиссар. Он расслабленно облокотился на стол и смотрел на свои часы. По крайней мере, так он не сможет ни выстрелить, ни достаточно быстро выхватить кол, если Борис укусит. Мона была в равной степени растеряна и рассержена. Она не знала, что злило ее сильнее – это ужасно нечестное испытание или совершенно бесстрастное выражение лица ван Хельсинга. Как будто он здесь имел дело с каким-то преступником. Обыденность с, возможно, ужасными последствиями для ее лучшего друга, но его это, похоже, не волновало.
Борясь с собой, стоит ли ей вмешаться или даже позвать Бальтазара, Мона раскачивалась с пятки на мыски перед решеткой. Она видела, с какой силой Борис сейчас стискивал кулон. На кистях выступили сухожилия, а рука опасно дрожала, столько силы он в это вкладывал.
– М-м-м… время
