По ту сторону огня - Ева Вишнева
Лица пустынников скривились от злости.
В следующую секунду мне и правда пришлось отпрыгнуть в сторону: жар хлынул волной. Диего вытянул руку, и от кончиков пальцев потянулась огненная нить. Она становилась толще с каждой секундой. Миг, я не успела моргнуть, как раздался истошный крик. Нить разветвлялась, образовывая сеть.
Правая Рука скрючился, упал на песок. Йолли попробовал вырваться, но отступил, зажимая плечо.
– Окружи их, только не убивай. Пожалуйста, – попросила я Диего.
– Будьте вы прокляты, – сплюнул Ясви.
– Сможешь удержать сеть до тех пор, пока мы не сядем в повозку?
Объятый огнем Диего качнул головой. Мы стали медленно обходить пленников огненной сети, шаг за шагом приближаясь к повозке. Издали мне казалось, что вход закрыт, но подойдя почти вплотную, увидела, что пластина-дверь чуть сдвинута. Проем казался узким, но не настолько, чтобы не впустить внутрь двоих.
Я старалась держать пустынников в поле зрения, следила за тем, чтобы сеть оставалась неподвижной, никого не ранила. Мужчины сгрудились вокруг тела Правой Руки, пытались привести его в чувство. Я не хотела вспоминать, но в голову почему-то лезли мелкие подробности, факты – все, что я знала о каждом из этих людей.
Например, о пустом рукаве Правой Руки. Сперва я думала, что это изощренное издевательство – назвать человека в честь части тела, которой у него нет. А Мель, смеясь, пояснила: «Руку он потерял, защитив свою семью от чудовища. Сунул нож в раскрытую пасть, в самое нёбо: как тут от зубов увернешься?»
Кажется, сеть истончалась, огонь больше не казался таким яростным… Я повернулась к Диего и с облегчением выдохнула, встретив его взгляд. Обычный, спокойный. Ресницы, волосы – все на месте, только лицо слишком красное, обгоревшее. И искры из пальцев, в волосах, вдоль по рукам и ногам. Черные налипшие комья сгоревшей одежды.
Мы почти добрались.
Внезапно жук поднялся на ножки, побрел, ускоряясь с каждой секундой. Я вскрикнула от неожиданности и бессилия, побежала. Вот он, проем, кажется, совсем рядом – но так высоко от земли. Добежать, забраться внутрь вполне возможно; провожая Диего, я иногда видела, как ловко это проделывали опоздавшие…
Потонувший в сумерках, плохо освещенный вокзал. Платформа слишком низкая, неудобная. Проводник ругается под нос, доставая ступеньки, крепит их трясущимися пальцами. Думает, наверное: «Вот на кой этой леди понадобилось гулять среди ночи. Воздухом подышать, понимаешь ли, захотела – так открыла бы окошко!»
– Готово. Стоянка десять минут.
Проводник помогает спуститься, я благодарю. Выхожу из вагона и будто опускаюсь в холодную ванну, нет, скорее, в колодец: воздух влажный, словно липнет к коже, а дыхание превращается в пар. Из-за того, что платформа очень низкая, на поезд смотришь, задрав голову. И кажется, что он нависает черной громадой. Такая темнота пугает: неужели все спят? Почему ни одно окошко не светится? «Это все нервы, – убеждаю себя. – Стена, вдоль которой мы ехали. Новый дом, неведомый дядя, чужие люди…»
Вспышки – мгновения из прошлого – в последнее время появлялись внезапно, и часто не вовремя. Они были яркими – до ощущения ползущего по коже холода – и пронзительно-точными, до мельчайших деталей. А порой я и вовсе вспоминала то, чего, кажется, не было. Я списывала это на затяжную болезнь или на последствия дядиного яда.
Я постаралась ускориться. Если добежим, заберемся внутрь, придется иметь дело с тем, кто управляет повозкой. Словно в подтверждение моих мыслей в проеме показалось лицо Главного.
– Остановитесь! Вы же обещали! – закричала я что было сил. На секунду показалось, что голос потонул в лязге механизма, но пустынник ответил:
– Я хотел помочь соратнику, но не твари, в которую он обратился.
– Он еще не стал чудовищем. Посмотрите же, он смог унять огонь.
Короткий взгляд поверх моей головы, мелькнувшая злость на скуластом, испещренном шрамами и рытвинами лице. Наконец Главный медленно кивнул, так, словно кто-то заставил его это сделать. Прорычал:
– Будь проклят тот день, когда ты попала сюда, Сказочница.
Рывок, ноги теряют опору, на пару секунд я зависаю в воздухе, а потом подсвеченная синевой жил темнота накрывает меня, вбирает. Я обрушиваюсь на пол, вскрикиваю от боли в обожженных руках. Глаза быстро привыкают к сумраку, к синеве, к слепяще-яркому пятну проема.
Я вижу, как Главный бросается наружу, черная фигура растворяется в ярком свете. Ползу к выходу посмотреть, не обманет ли, поможет – и облегченно выдыхаю, когда в повозке появляется Диего. Шарит руками по полу, хватается за стены проема, за край отстающей пластины. Поскальзывается, заваливается назад – но Главный не дает ему упасть, буквально впихивает внутрь.
Пол под Диего плавится, шипит, от тела исходит жар, – я даже представить не могу, каково сейчас Главному, во что обратились его большие ладони. Пустынник забирается следом, его движения скупые, уверенные. Держась за стены, проходит к рычагам, налегает на один из них, сдвигает. Лязгнув, пластина опускается, отрезая вид на красный песок.
Главный медленно поворачивается, смеется страшно, булькающим смехом:
– Радуйтесь, детки… Будет вам и мертвый бог, и все остальное.
И валится на пол, лицом вниз. Переглянувшись, мы с Диего бросаемся к нему.
– Переверни на спину. Сможешь? Я обожгу его, если дотронусь, – Диего старается говорить спокойно, но его всего трясет, голос срывается, в воздухе рядом с ним вспыхивают и быстро гаснут искры.
Я киваю, но тут же отдергиваю руки, ощутив липкую влагу.
– Диего, он ранен!
Я разрываю на Главном одежду, оголяю спину. Кожа пустынника шероховатая, покрытая шрамами. Под правой лопаткой рана, из нее выглядывает лезвие Ясви.
– Я больше не смог удерживать сеть, когда оказался в повозке. А они, видно, не поняли, на кого нацелились. Лучше бы… Лучше бы это был я, – Диего закрывает лицо руками, яростно трет, затем запускает пальцы в волосы и тянет, чуть ли не вырывая с корнем. Увидев, что я плачу, он добавляет чуть спокойнее: – Попробуй… Попробуй достать лезвие. Аккуратно, береги пальцы.
Кровь течет по рукам, приходится бороться с подступающей тошнотой. Наконец лезвие поддается, с глухим звуком падает на пол, потянув за собой остатки веревки, к которой было примотано.
Веревка.
Страшное подозрение заставило меня забыть о тошноте. Пальцы погрузились в липкую мякоть, с трудом нащупали остатки раскисшей веревки, потянули.
– Диего, тут еще одно лезвие, и глубоко. Вероятно, где-то и третье засело. Что делать?
– Если достанем, он истечет кровью в два раза быстрее.
– А как-нибудь… облегчить его боль мы можем?
– Расскажи одну из своих сказок.
Я внимательно посмотрела на Диего. Он был серьезен.
Я кое-как перевернула Главного на спину, положила
