По ту сторону огня - Ева Вишнева
Диего замолчал, сглотнув. Я решила дать ему время.
Жестокие игры были обычным делом среди охотников. Порой отбирали друг у друга вещи, прятали в укромных местах. Завязывали человеку глаза и кидали в него предметы. Диего же всегда держался в стороне. Но в этот день все сложилось иначе.
– Не знаю, как это случилось, но я вдруг оказался в доме своего отца. Секунду назад брел по песку с мешком на голове – и внезапно очутился в душной маленькой комнате. Помнишь, я рассказывал: отец часто запирал меня в кладовке. Оставлял одного в темноте на долгие часы, – Диего сцепил пальцы, судорожно вздохнул. Я мягко похлопала его по спине. Чуть успокоившись, мужчина продолжил: – Так он наказывал меня за слабость. За то, что я не мог отбиться от толпы уличных мальчишек. Позже я узнал, что именно отец приказывал им задирать меня, устраивать драки. За малейшие промахи в учебе, непослушание, робость. Я часами стучал в запертую дверь, бился об нее, надеясь открыть. Но дверь не поддавалась, и никто по ту сторону не отвечал. Знаешь, в детстве самая большая мечта моя была – разнести дверь в щепки, спалить ее. Уничтожить, чтобы и следа не осталось. Теперь, оказавшись вдруг в той кладовке, я так разозлился, что с пальцев посыпались искры. Так все и случилось. Я сжигал все вокруг, но до последнего не понимал, где на самом деле нахожусь.
От мужчины пахло гарью, потом и чем-то еще, едва уловимым.
– Как ты справился с тем состоянием?
– Услышал твой голос. А после стал различать, что происходит вокруг. Но огонь не сразу получилось унять. И теперь… Кто я теперь? Убийца? Никчемный человек, который губит все, к чему прикасается. В итоге все те ужасные слова, которые говорил обо мне отец, оказались правдивы. Лучше бы я, мертвый, плыл сейчас по реке… А еще лучше… Лучше бы я погиб до того, как попасть сюда.
– Нет! – перебила я, но больше ничего не смогла произнести. Лишь осторожно обняла Диего.
До тела мертвого бога мы добрались вечером. Странно, но в прошлый раз дорога не заняла столько времени. Наверняка Главный знал кратчайший путь.
Едва мы приблизились, моя кожа покрылась мурашками, виски болезненно сдавило. Я запрокинула голову, осматривая груду останков, возвышающуюся над песком. Синие жилы, осколки полых костей с металлическим отблеском, обрывки странной материи – возможно, кожи. Множество оттенков, от светло-розового до бурого. Ни за что не поверить, что все это когда-то было заключено в определенную форму.
Диего впервые оказался рядом с телом мертвого бога. Он побледнел, стал крепко сжимать кулаки и тут же расслаблять ладони.
– Немеют, да? Знаю. У меня так же, – что и говорить, я сама чувствовала себя странно. В прошлый раз Главный не позволил настолько приблизиться к богу. – Ну, где ты видел людей?
– С другой стороны. Там была чернота – наверное, проем.
– Давай поищем.
Шаги давались тяжело, перед глазами все расплывалось, к горлу подступала тошнота. «Это от усталости, от голода. От того, что мы сегодня пережили». Я цеплялась за эту мысль и гнала прочь другую: «Мертвый бог разозлился, он отомстит, уничтожит».
Когда первый холод коснулся кожи, мы наконец увидели проем. От облегчения в мыслях чуть прояснилось, сердце выровняло ритм. Взявшись за руки, мы с Диего сделали шаг в темноту. Когда глаза привыкли, стал различим слабый свет жил. Спертый воздух пах кисло. Под ногами чавкало, хрустело: казалось, я и впрямь ступаю по раздавленным внутренностям. Но бог погиб тысячелетия назад, а значит, эта сырость – от близости реки.
После, как мне показалось, часа бесцельных блужданий мы набрели на узкий проход. Диего зажег огонек на ладони: проступил низкий свод с уродливыми наростами, уходящая в темноту цепочка красных луж.
– Попробуем?.. – неуверенно предложил Диего.
Пожав плечами, я согласилась.
Едва мы вошли под свод, огонек погас, темнота набросилась, поглотила, вобрала меня в себя. Вспомнилась вдруг история, которую однажды рассказывал Рейнар – про огромную рыбину, глотающую корабли.
– Диего! – Я с ужасом осознала, что он больше не держит меня за руку. – Диего!
Ответа не было. Ноги подкосились от слабости и страха; я упала прямо в лужу. Одежда намокла, по телу прокатилась дрожь.
– Энрике! – вдруг раздался голос. Женский. Смутно знакомый. – Ты снова плачешь? Ах, что за капризная девчонка!
Чьи-то бережные руки подхватывают мое неожиданно маленькое тело. Чьи-то голубые глаза смотрят с непередаваемой нежностю. Кто-то убаюкивает меня, поет мне колыбельную. Шепчет в паузах между куплетами: «Спи, моя милая, моя хорошая».
Спать действительно очень хочется, но я упрямо держу глаза открытыми. «Спи!» – настойчивее повторяет женщина. Я сжимаю кулаки, внутренне собираюсь и прогоняю сон из своей головы: представляю его шляпкой, которую ветер срывает и уносит далеко-далеко.
На красивом лице женщины появляется испуганное выражение. Она шепчет, глотая слова: «Значит, это правда, я не ошиблась… Бедная моя девочка. Но я помогу, я постараюсь прожить дольше отпущенного срока, чтобы снять с тебя хоть на время эту ношу».
Потом то ли я и правда засыпаю, то ли куда-то лечу, да так быстро, что начинает укачивать. От скорости мир перед глазами смазывается в пестрый водоворот. Иногда на поверхность выплывают какие-то моменты из жизни, лица, слова, записанные на бумагу, – я не успеваю приглядеться, узнать, понять. А где-то далеко, на границе слышимости, жалобно кричит птица.
– Энрике! Энрике!
Вместо того чтобы затянуть, водоворот выталкивает меня на поверхность, со всей силы швыряет на камни. Я лишь успеваю подумать, что все кончено; секунда, и я разобьюсь.
– Энрике! Энрике!
Спине больно, боль стреляет по рукам, едва получается согнуть-разогнуть пальцы. Но в остальном я, кажется, в порядке.
– Энрике!
Темнота уже не кажется густой, сплошной. Я вижу, как Диего мечется в ней, натыкаясь на стены. Падает и тут же поднимается, продолжает звать меня. Собственное имя катится по тоннелю, бьется о стены и отскакивает – теперь почему-то звуча голосами Лилии, родителей, Фернвальда, Алана… И всех остальных, кого я когда-либо встречала в своей жизни.
– Диего? – Мой голос, отражаясь от стен, тоже искажается, становится чужим.
Мужчина замирает. Шепчет:
– Отец?..
– Да нет же! – повторяю, едва не плача. – Это я, Энрике.
