Жестокие всходы - Тимофей Николайцев
Сорняковые заросли сухо хрупали под ногами, хотя Луций и старался не оставлять следов. Впрочем, собой разницы не было — за ночь бурьян поднимется пуще прежнего.
Окно с оторванной снизу доской расположено было довольно высоко — чтобы в него заглянуть, нужно было лезть ногами на цоколь. Луций подпрыгнул, уцепился за деревянный край, заскрёб по цоколю подошвами. Давно, когда рвали доску — им пришлось карабкаться друг другу на плечи… Теперь же его собственного роста вполне хватало — довольно широкая, в полторы ладони, щель оказалась прямо перед его лицом. Он встал покрепче и, упершись лбом, осторожно заглянул внутрь.
Там, внутри, ему сначала показалось черным-черно — сверху дом тоже опутали вездесущие сорняки, за столько лет сплотившись почти что в полноценную крышу. Но, видимо, немного света все же просеивалось сквозь трещины — черз какое-то время Луций стал различать углы… места смыкания обугленных стен. Тусклые слюдяные кляксы, впаянные глубоко в кирпич, дрожали отражённым светом прямо напротив окна — видимо на этом месте пламя Духовников расплавило посудные склянки бабки Фриды.
Луций поднялся на цыпочки — посмотреть, что там на полу, и куда половчее будет кинуть… Никакого пола, конечно, не уцелело — половицы сгорели первыми. Зато было высоко насыпано что-то — целыми грудами, словно чёрного снегу внутрь намело.
Луций прищурился, пытаясь хоть что-то толком разглядеть в полумраке. Гребни этих груд, освещенные получше подножий — едва заметно пылили…
Луций услышал вдруг, как что-то брякает — будто стукаются друг о друга две глиняные крынки. Звук шёл не из дома, доносился откуда-то снаружи. Он даже не сразу сообразил, что это его собственные колени — трясутся, задевая одно о другое. Куда раньше он понял вот что — все эти груды тонкого праха внизу… да это же пепел. Приговорённый пепел. Тот самый, от которого болеют лошади и дохнут окрестные птицы. Пепел был тонок, как мука, и летуч, как мамкина пудра… только черён, как смоченный водой антрацит.
— Что там? — Курц к нему не полез, подал голос снизу.
И Луций еле слышно, точно страшась потревожить весь этот пепел одним лишь дыханием, зашептал ему:
— Лошадиная погибель…
Так называли этот пепел возчики с Ремесленного квартала.
Глава 10 (палящая, как ярость наказанья…)
Едва заслышав такое, Курц аж ладони на стену положил, и Луцию на мгновение показалось, что приятель собирается всё же карабкаться к нему наверх, чтоб своими глазами увидеть. Но он ошибся…, а может, Курц и собирался, да вовремя передумал.
— То-то, — дипломатично протянул он, так и оставаясь внизу, — кони шарахаются…
Луций только фыркнул презрительно. Тоже мне — мудрость! Это, небось, Духовники ему из Чёрной Книги начитали? Надеюсь, хоть денег за это не взяли… И мог и время себе сэкономить — если б посмотрел на припухшие лошадиные ноздри у коновязи, когда ветер дует со стороны приговорённых домов…
Луций попытался прикинуть толщину слоя, которым этот пепел выстилал нутро дома. Он ожидал, конечно, увидеть золу по углам — что-то ведь должно было остаться от тела хозяина, да и от всей обстановки. Но, чтобы столько… Как Луций не сверлил темень единственным своим зрячим глазом, но ни одной более‑менее целой головешки так нигде и не увидел — этот особый огонь всё и вся перетёр, будто ядовитыми жерновами.
Вот интересно — сказали тебе Духовники, что пепла тут — хоть сороватов из лесов выкуривай?
И как долго он тут лежит, туда-сюда пересыпаемый сквозняками?
Как только все кони в городе от него не ещё передохли?
А они, обалдуи — ещё доску с окна оторвали, да так и бросили. Страшно, что будет, если поднимется сильный ветер…
Тут уже не до лошадей — хватит, чтоб всему городу передохнуть.
Вдохнуть этот пепел — а Луций слышал, как болтают и о таком — всё равно, что залпом выпить стакан купороса. Вроде и живой пока, но уже совершеннейший мертвец.
Однако, нужно было со всем этим заканчивать — день не резиновый, скоро уже с Храмовых работ по домам начнут возвращаться.
Луций требовательно протянул руку за киркой, но Курц опять не попался на эту уловку — остался верен истовой своей клятве, и впрямь даже пальцем не пошевелил, чтоб подсобить снизу. Так что пришлось Луцию самому низко приседать, почти повисая на нижней из прибитых досок…, но до кирки, стоявшей у стены стоймя, он всё‑таки дотянулся.
— Осторожно, — забеспокоился Курц, когда Луций чуть не сорвался.
— Вот сейчас закончим — морду тебе набью! — пообещал ему Луций, с натугой выпрямляя колени. — Понял меня? Сразу с тобой до коновязи пойдём, где бабы воду берут. Там, на виду у всех — по мордасам и получишь… Чтоб Ремесленные видели, как мы дерёмся.
Курц равнодушно пожал плечами. План, как план — запутать людей, чтоб улизнуть из‑под ярости мясника Брюнонога… да, мол, хоть все зубы мне ради этого выбей!
Луций многообещающе погрозил ему сверху и принялся примериваться с киркой около щели — пройдёт ли.
Для верности её следовало забросить в дом куда подальше, а значит и швырять придётся посильнее. И очень бы ему не хотелось, чтоб в момент броска кирка задела за доски и свалилась где‑нибудь рядышком. Наверняка, тут же тучей поднимется этот пепел…
Кирка проходила под нижней из досок, но только-только — была гнутой, цепляла за край зазубренным обухом. Да и рукоятка всё ещё липла.
«Нет, — подумал Луций. — Так точно не получится…»
Отодрать ещё одну доску? Он наскоро поковырял вокруг одного из гвоздей, попытался поддеть киркой изржавленную шляпку. Потом представил, с каким скрежетом будет выдирать эти гвозди и… плюнул. Нет. Слишком громко, всю округу же переполошим. Да и глупо ещё больше расширять щель, если собираешься что-то в ней спрятать.
— Ну, чего ты там колупаешься? — торопил Курц.
— Отойди-ка… не маячь, — велел ему Луций.
— Чего? — не понял Курц.
— Давай, пшёл! — Луций притопнул на него — отгоняя, как надоевшую псину. — Ещё дальше отойди. Не так брошу — знаешь, сколько пепла оттуда полетит!
«А мне тогда — на голову тебе прыгать?» — додумал он про себя.
Курц всё понял и отпятился куда подальше.
«Эх… Кривощекого бы сюда сейчас…» — снова вспомнил сегодняшнее его предательство Луций, и снова разозлился — так, что в уцелевшем глазу побагровело….
Курц хотя бы — был псом верным. А вот Кривощёкий оказался трусливой шавкой, годной лишь на то, чтоб задиристо тявкать из-за плетня. Запихать бы его самого в
