Короли небес - Ричард Нелл

– Вас вызывают, – хрипло сказал кочевник. – Только мужчин.

Эгиль поднялся прежде, чем его матрона успела возразить. Он наклонился, поцеловал её в щёку и, взяв любимую трость, широко улыбнулся семье.

– Ни один вождь не убьёт скальда на собрании. Не беспокойтесь. – Он искал взглядом свою лиру, пока Зайя ему её не протянула.

– Будь осторожен, отец.

Он коснулся её лица и сжал ей руку. Бросив последний взгляд на Джучи, Эгиль вышел в ночь.

Разрисованный конник ждал снаружи. Он был практически полностью голый, и его тело целиком покрывали пепельные узоры. Он хмыкнул и чересчур уж резво стал гнать Эгиля к основному костру, прямо к палатке вождя.

– Оставь сапоги и одежду, – сказал он, и Эгиль замер.

На его теле оставались следы от пыток Роки. Потребовалось немало времени, прежде чем он смог без стыда раздеваться даже при Джучи и детях. За всё время, прошедшее с той страшной ночи, он ни разу не показывал шрамы чужакам.

– Ботинки, одежду, мне холодно, шевелись!

Эгиль почувствовал, как на теле проступает пот, и сделал несколько прерывистых вдохов и выдохов. Он знал, что выбора нет: отказаться значило нанести глубокое оскорбление, и он не мог войти внутрь одетым, когда остальные мужчины были раздеты. Бросив трость, он заставил себя стянуть одежду. Конник пристально взглянул на шрамы на его груди и оставшиеся пальцы на ногах.

– На спине нет ран, – сказал он как будто одобрительно и, не говоря больше ни слова, зашёл внутрь. Эгиль глубоко вздохнул и чуть не рассмеялся, прежде чем последовать за ним.

Его окутали жар и дым, и шли они не только от костра. Мужчины сгрудились вокруг небольшого, сложенного из камней очага, на котором стояла глиняная миска. Большинство собравшихся курили трубки, остальные нюхали содержимое мешочков и коробочек, кто-то присасывался лиловыми губами к бурдюкам. Все были обнажены, у всех были красные глаза.

В дыму Эгиль разглядел Айдэна – он выделялся своими размерами на фоне остальных – и сел к очагу. Тахар выглядел так, словно предавался всем удовольствиям в мире сразу; его глаза закатились, когда он попытался сморгнуть сон. Эгиль вздрогнул от удивления, увидев обвисшую, сморщившуюся грудь, и понял, что рядом с вождём Чернокопытых сидит старуха. Никто особо не разговаривал.

– Добро пожаловать, – чётко произнёс Айдэн. – Нам нужен переводчик. Кочевники не пускают арбника в священную палатку. Говорят, он обесчещен и потому ему нельзя ступать на священную территорию. Почему эта женщина здесь, я понятия не имею. Она не говорит на нашем языке. Спроси. Её присутствие меня тяготит.

Эгиль подчинился, и старуха заговорила сама.

– Моё чрево давно высохло, и что с того. Скажи своему вождю – если б он не был гостем на священной земле, я бы ему ответила стрелой в глаз.

Айдэн громко рассмеялся, услышав перевод, что показалось Эгилю странным. Было видно, что дым оказал эффект даже на такого здоровяка.

– Скажи ей, что мои глаза – трудная мишень.

Кочевники рассмеялись над переводом, но слышалось в их смехе напряжение. Эгиль заметил, что ни одного из противников Айдэна здесь не было, и подумал, что они, возможно, не смогли присоединиться из-за ранений. Быть может, после поражения их приговорили к позору или даже изгнали.

Трубки и бурдюки продолжали ходить по кругу, но Эгилю не предлагали: видимо, они были предназначены исключительно для окропивших себя кровью воинов. Он изо всех сил старался разбирать их слова, хотя кочевники, казалось, говорили обо всём, кроме того, за чем Айдэн сюда явился.

Айдэн выглядел спокойным. Чем дальше, тем больше расслаблялся и вождь Сагак. Они пытались найти точки соприкосновения: насилие – мужская доля, утверждал Айдэн, так же как и честь и обеспечение семьи. «С некоторыми исключениями», – согласился вождь, со слабой улыбкой кивнув старухе. Разговоров о богах они избегали. Айдэн рассказывал им о кораблях, о новом мире, об охоте на китов, и им, похоже, это нравилось. Эгиль то и дело дополнял рассказы. Мужчины пили и курили, и, даже просто сидя рядом с ними, Эгиль почувствовал, что эффект распространяется и на него, когда по лицу и спине потекло приятное тепло. Наконец вождь перешёл к сути.

– Ты великий воин, – сказал он вдумчиво. – Я не воспринимал тебя всерьёз. Честь велит, чтобы я тебя выслушал, так что говори, что хотел.

Айдэн облизал губы и протёр глаза, но, шмыгнув, заговорил ясно:

– Я предлагаю союз. Земли, славу и богатство любому, кто станет сражаться.

Эгиль перевёл и с некоторым раздражением заметил, что Тахар едва держится, чтобы не повалиться на пол. Многие конники тоже выглядели предельно обалдевшими и одурело моргали. Он задумался, как в таком состоянии вообще можно заключать какие бы то ни было сделки, но придержал язык.

Он перевёл последовавшие вежливые вопросы и напряжённые ответы Айдэна, и заметил, что по мере разговора улыбка Сагака тускнеет. Вождь казался незаинтересованным, словно человек, из вежливости выслушивающий предложение торговца. Эгиль задумался, как донести это до его вождя.

– Господин, давайте выйдём проветрим головы.

Первый Вождь нахмурился в дыму, словно эти слова его оскорбили.

– Я в порядке, скальд, переводи.

И потому они продолжили переговоры, едва ли достигнув какого бы то ни было соглашения. Эгилю с трудом удавалось понять, что говорят кочевники, а в один момент он дёрнулся и попытался подхватить Тахара, который завалился лицом вниз, как будто его ударили дубиной.

– Проклятый болван! – закричал он и посмотрел на Айдэна. – Господин, прошу вас, поговорим снаружи. Это бесполезно.

Первый Вождь взглянул на него чуть ли не яростно, непрестанно моргая. Снаружи раздалось несколько стонов, и Эгиль понял, что полу палатки отрезали. За ней в отсветах костра двигались тени. Несколько помощников Айдэна повернулись как раз в тот момент, когда внутрь вошли люди.

– Никакой крови! – закричала старуха, расширенные зрачки которой забегали от страха. – Вы проклянёте всех нас! Никакой крови!

Айдэн попытался подняться. Эгиль прирос к полу, ноги его не слушались, а руки затекли под весом Тахара. Палатка, казалось, распалась на части, когда, разрезав каждую из стенок, в неё со всех сторон хлынули кочевники. Трое схватили Айдэна за руки и плечи, остальные набросили на него верёвку из конского волоса. Он задёргался, когда петля стала затягиваться вокруг его шеи.

Он ревел и рычал, но было видно, что от выпивки и травы он ослаб. Задыхаясь, он боролся и ударил одного конника в лицо массивным кулаком, залив его кровью стенку палатки. Старуха издала истошный крик, пронзивший ночь, и продолжала вопить, словно умирающее животное.

Мужчин это не остановило. И они были очень сильны.