Этой ночью я сгораю - Кэтрин Дж. Адамс
Я уставилась на край ковра и с трудом сглотнула. Линия жизни змеилась вокруг его ног.
– Отпустить ее, – рявкнул он на Золоченых, которые все еще держали меня. – Теперь она – мое детище. Она целиком и полностью сломлена. Преклони передо мной колени, Ткачиха Смерти.
Я повиновалась его приказу. На лице у меня не дрогнул ни один мускул. Я не вздрогнула и тогда, когда его скользкая извивающаяся линия жизни обвилась вокруг моей ноги. Порез на задней части икры, из которого сочился черный гной, начинался от лодыжки и исчезал под одеждой у колен. Смотритель подхватил ткань, обнажив рельефные мышцы бедра и всю рану от проклятия сверху донизу.
Она была глубокой и расширялась, обвиваясь вокруг колена. Угольно-черные вены петляли в стороны из разорванных краев. Я не была уверена, что смогу ее вылечить, даже если захочу. Но я и не хотела. Я не стану его лечить.
Он взял меня за подбородок ледяными пальцами, чтобы я на него посмотрела.
Я старалась не реагировать. Он был без маски. Никто не видел Смотрителя без маски. Никто не видел его истинного лица. Я не собиралась выказывать никаких эмоций, но когда я его рассмотрела, у меня округлились глаза. Он оказался таким молодым! Пять столетий должны были отразиться на лице любого человека, но его лицо словно высечено из гладкого белого мрамора. На остром подбородке темнела отросшая щетина, а взгляд был наполнен болью.
– Исцели меня.
Руки, которые я сложила на коленях, задрожали.
– Я не умею.
От слез в глазах помутилось. Одна слезинка упала, скользнув по щеке. Он еще крепче сжал мой подбородок.
– Слезы для слабаков, Ткачиха Смерти, – прорычал он. – Слабость меня не исцелит.
Я пошевелила рукой, и у меня перехватило горло. Положила ладонь поверх его линии жизни, и живот скрутило. Разложение проникло сквозь мою кожу. Горькая тьма присосалась к его душе и испражнялась ему в кровь. Я думала, меня стошнит. Магия свернулась и засела так глубоко внутри меня, что я засомневалась, проявится ли она вообще снова.
– Не могу, – прошептала я.
– Ты же так замечательно исцелила свою кузину.
Внутри все замерло и похолодело от его улыбки.
– Может быть, мои Золоченые преподадут тебе урок? Всего несколько дней с ними вдохновят тебя, моя маленькая Терновая принцесса. Какая мне польза от Ткачихи Смерти, которая не может меня исцелить?
– Пожалуйста… прошу, я не хочу, чтобы твоя рана расширилась. Я еще никого не исцеляла намеренно.
Это была жалкая попытка оправдаться. Но, кажется, пока что ее хватило.
Он отпустил мой подбородок и откинулся назад, задернув халат. Черные глаза так пристально впились в меня, что я не могла отвести от него взгляд.
– Так практикуйся. Какое великолепное предложение.
Такого я не предлагала. Сердце заколотилось в груди. Я не хотела практиковаться. Но он уже забыл обо мне и прошипел дальнейшие приказания Золоченым, которые привели меня сюда.
– Отведите ее в казарму. Пусть начнет с осужденных. А когда она наберется опыта, отведите ее к лорду Асфоделю. Уже нет сил слушать о его вросшем ногте. Она предстанет передо мной снова через неделю. А пока приведите королеву ведьм. До той поры я продержусь ее стараниями.
Он снова надел на себя маску. Она обтекала его лицо, словно ртуть. Казалось, она держалась на нем исключительно благодаря усилию воли.
Смотритель отпустил нас, махнув рукой в сторону двери. Я с облегчением выдохнула. Он дал мне неделю передышки. У меня появилось время на план. Повесив голову, я наблюдала, как мои босые ноги бесшумно двигались между блестящими сапогами Золоченых, и незаметно улыбнулась.
Но когда дверь в казарму распахнулась и они проводили меня в подземелья, наполненные гниющими телами и гноящимися линиями жизни, моя улыбка исчезла.
Когда меня передали отцу, повторив ему приказ Смотрителя, я не могла совладать с собой. Стоило бы относиться к этому как к средству для достижения цели. Как к кривой обучения, но не для исцеления Смотрителя, а для его убийства.
Однако когда распахнулась дверь первой камеры и я увидела в ней заключенного, меня вырвало прямо на отцовские сапоги.
К тому времени, как меня проводили в личные покои, я вспотела так, что платье прилипло к коже. Я вся дрожала. Я исцелила пятерых заключенных. Пятерых! Но когда я закончила, всех их страшно изувечили. От магии все болело. Челюсти сводило от того, как сильно я их сжимала. Ноги были покрыты коркой из засохшей крови. Я стояла посреди комнаты, ошеломленно слушая тишину. Ткацкий станок Алисы остановился. Прядильщица не ткала.
Уже поздно. За окнами ночь поглотила день. Шторы задернуты. На столе под серебряной крышкой меня, по всей видимости, ждет ужин.
Неужели вечером меня снова представят на суд Смотрителя? От этой мысли я едва не сползла на пол. Вряд ли мне под силу это выдержать.
Хотя другой вариант – тот, в котором Алиса стояла там одна, лицом к лицу с ним, – казался настолько же невыносимым.
Сделала медленный вдох, чтобы взять себя в руки, – и наконец заметила запах мыла и пар из ванной комнаты, примыкающей к спальне. От облегчения я чуть не расплакалась.
Что бы ни предстояло дальше, теперь мне необходимо смыть с кожи пот и кровь, а с рук – следы маслянистой, ядовитой линии жизни Смотрителя. Если вечером меня вызовут ко двору, не могу же я явиться туда в таком состоянии.
Ванна на ножках с золотыми когтями стояла на полу, выложенном белой плиткой. На поверхности воды блестели пузырьки. Пар лениво поднимался в воздух. Я сняла с себя платье, бросила его на пол и окунулась в воду. Я отмокала, пока у меня не сморщились пальцы, а все пузырьки не полопались. Когда я вылезла из воды, в ванне осталось мутное пятно грязи из подземелья.
Я завернулась в огромное пушистое полотенце и отвела взгляд от грязи, которую затягивало в слив. Когда колокол на часовой башне Коллиджерейта возвестил, что прошел час, я переоделась в чистое платье, которое мне оставили на кровати, но волосы высушить не успела. Было поздно. Гораздо позднее, чем я думала.
Тобиас явился со вторым ударом колокола после полуночи и с первым утомленным щелчком ткацкого станка Алисы. От усталости у него под глазами виднелись круги, а от отчаяния вокруг рта пролегли морщины.
Он протянул мне флакон и проводил в ванную.
– Там легче скрыть улики, – решительно заявил он.
Судя по настроению, задавать ему вопросы не стоило, но спрашивать мне больше было некого. Я
